Дешифрование является одним из наиболее

Дешифрование является одним из наиболее важных способов добывания разведывательных данных в современном мире. Оно дает намного больше достоверной информации, чем традиционная агентурная разведка, оказывая значительное влияние на политику правительств. Тем не менее у дешифровальных спецслужб нет своего летописца.
А они остро нуждаются в таком летописце. Хотя официально было признано, что американские дешифровальщики сократили сроки окончания войны на Тихом океане примерно на год, в научных трудах по истории это отражено лишь мимоходом, что приводит к неправильному взгляду на ход исторических событий в мире. Более того, криптоанализ сам может только выиграть, как и другие области человеческой деятельности, зная своих гениев и основные направления развития, свои ошибки и извлеченные из них уроки.
Я сделал попытку написать серьезную историю криптоанализа, и в первую очередь — разъяснить обществу ту важную роль, которую дешифрование сыграло в жизни человечества. Для любознательных читателей эта книга может послужить надежным проводником в прошлое криптоанализа. А для историков она будет полезна тем, что обратит их внимание на скрытое влияние дешифрования на историю.
Начиная эту книгу, я, подобно другим, хорошо осведомленным криптологам-любителям, считал, будто знаю обо всем, что напечатано по криптоанализу. Но как же мало нам было известно! Ни мы, любители, ни даже профессионалы не имели представления о том, какое большое количество ценной информации содержится в научных журналах. Мы не обращались к дешифровальщикам с просьбой поделиться своими воспоминаниями. Мы не пытались воспользоваться огромным богатством архивов. Мы не пробовали изучать вопросы, которые в настоящее время представляются нам главными. Я думаю, что не ошибусь, если заявлю, что по сравнению с ранее опубликованными материалами в моем труде содержится от 85 до 90% совершенно нового.
И это далеко не все. Из-за необоснованной секретности недоступна большая часть документов, относящихся к недавнему прошлому.
Чтобы рассказать о криптоаналитических разработках этого периода полностью, потребуется еще одна такая же книга. Даже, к примеру, в XVIII веке можно обнаружить массу неизученных рукописей.
В моей книге я старался придерживаться двух принципов. Первый — по возможности использовать первоисточники. Часто я не мог поступить иначе, так как по некоторым вопросам еще ничего не было опубликовано. Второй — при оценке роли криптоанализа, будь то на поле брани или на дипломатическом поприще, я пытался никогда не забывать об иных важных факторах, сыгравших свою роль. Если книга создает впечатление, что все события в истории зависели от тех, о ком написана эта книга, то это не история, а ее искажение. Такой подход особенно широко распространен в литературе о шпионах, но от него не застрахован и криптоанализ. Я считаю, что хотя и пытаюсь уравновесить рассказ об истории дешифрования упоминанием других факторов, тем самым я не уменьшаю интереса к книге. Просто мое повествование становится от этого достовернее и поэтому заслуживает более серьезного внимания.
У каждой профессии есть свой словарь. Словарь криптоаналитика достаточно сложен, поэтому небольшое по объему введение в общепринятую криптоаналитическую терминологию значительно облегчит понимание изложенного в этой книге. Определения в нем являются нестрогими и преследуют лишь цель пояснения того или иного термина. Исключения игнорируются, а множество редко употребляемых терминов и вовсе не определены — в процессе чтения книги их значение становится ясным из контекста.
Открытый текст — сообщение, подлежащее засекречиванию. В результате применения методов шифрования сообщение делают непонятным для посторонних, используя два основных способа преобразования открытого текста.
В случае перестановки знаки открытого текста перемешиваются, нарушается их нормальный порядок следования. Перетасовать буквы слова «секрет» так, чтобы получить «еткрсе», и означает сделать перестановку.
При замене знаки открытого текста замещаются другими знаками.


Так, слово «секрет» может быть заменено на 19 5 3 18520.
Системы замены основаны на идее шифралфавита — перечня эквивалентов, используемых для преобразования открытого текста в шифрованный.
Иногда шифралфавит предусматривает несколько замен одного знака. Например, знак открытого текста «с» не всегда замещается числом 16, а может быть заменен одним из чисел 16, 21, 35, 74. Этот выбор называется гомофоном. Время от времени в шифралфавит включаются символы, которые ничего не означают. Такие символы зовут пустышками.
В том случае, когда используется только один шифралфавит, система замены называется одноалфавитной. Но когда применяются два или большее число шифралфавитов по какому-то заранее определенному правилу, система замены становится многоалфавитной.
Среди систем замены следует делать различия между кодами и шифрами. Код состоит из тысяч слов, фраз, букв и слогов и соответствующих им кодовых слов или кодовых обозначений, которые заменяют эти элементы открытого текста. По существу, код является огромным шифром замены, в котором основными единицами открытого текста служат слова и фразы. В шифрах же основная единица — это знак, иногда пара знаков.
В течение 450 лет, начиная примерно с 1400 г. и до 1850 г., в шифровальной практике доминировали системы, которые являлись наполовину кодом и наполовину шифром. В них обычно был отдельный шифралфавит, включавший гомофоны и кодоподобный перечень имен, слов и слогов. От этого перечня, первоначально состоявшего только из имен, и произошло название для таких систем — номенклатор.


Во многих шифрах используется ключ, который определяет порядок следования знаков в шифралфавите, или порядок перемешивания знаков в перестановке, или начальные установки в шифрмашинах. Когда слово, или фраза, или число служат ключом, они, естественно, называются ключевым словом, ключевой фразой или ключевым числом.
Проведение соответствующих преобразований открытого текста в шифрованный называется шифрованием или кодированием открытого текста.


То, что получается в результате, носит название шифртекста или кодтекста.
Окончательно обработанное и отосланное секретное сообщение называется криптограммой. Термин «шифртекст» обращает внимание на результат зашифрования, в то время как термин «криптограмма» подчеркивает сам факт передачи сообщения и является аналогом слова «телеграмма».
Расшифрование (раскодирование) означает проведение обратных преобразований шифртекста (кодтекста) лицами, владеющими на законном основании ключом и системой шифрования (кодирования), для получения открытого текста. Этот процесс следует отличать от криптоанализа, который ставит своей целью прочтение открытого текста (или, другими словами, дешифрование) криптограммы людьми, не имеющими в своем распоряжении ни ключа, ни системы, то есть лицами, являющимися третьей стороной, «противником». Разница между ними, безусловно, огромная, хотя начиная с того времени, когда возникло слово «криптоанализ», термины «расшифровать» или «раскодировать» часто использовались и в смысле «дешифровать».
Успешный криптоанализ шифра или кода часто именуют его вскрытием или взломом.
Сообщения, посылаемые без предварительного зашифрования, называются незашифрованными или отправляемыми клером. Иногда говорят еще, что они передаются открытым текстом.
Наконец, криптология — это наука, охватывающая составление шифров (криптографию) и криптоанализ.

Промахи азиатов

Вскоре после нападения Японии на США в 1941 г. ее военные планы в основном были выполнены. Она не собиралась вторгаться в пределы Соединенных Штатов, а скорее стремилась создать кольцо неприступных оборонительных укреплений вокруг захваченных территорий. Однако высшее японское командование, ослепленное достигнутыми успехами и страстно жаждавшее новых, решило продолжать наступление. Потери японских ВМС, которые по предварительным подсчетам должны были составить четверть личного состава и боевой техники, оказались ничтожно малыми. Сил для нового наступления оставалось более чем достаточно. Кроме того, японские военные стратеги утверждали, что защита захваченных территорий будет обеспечена лучше, если периметр обороны будет больше.

Поэтому японцы приступили к выполнению двух честолюбивых планов. Один из них предусматривал наступление десантных войск в южном направлении для создания угрозы Австралии. Второй был нацелен на Мидуэй, крошечный атолл в центре Тихого океана, который, как часовой, стоял на пути к Гавайским островам. Этот план состоял из Двух частей. Первая включала захват атолла, имевшего стратегическое значение. Целью второй, более важной части было завлечь в ловушку и уничтожить оставшийся после разгрома Тихоокеанский флот США, который, несомненно, попытался бы защитить атолл Мидуэй.

Но японское командование не знало, что у американцев было секретное оружие, которое могло изменить положение на Тихом океане. Это оружие находилось в длинном, узком подвальном помещении административного здания на территории военно-морской базы на Перл-Харборе. Там размещалось подразделение радиотехнической разведки, обслуживавшее Тихоокеанский флот США. К началу войны оно состояло из тридцати офицеров и рядовых. В их задачу входило вскрытие японской военно-морской шифрсистемы, сокращенно именовавшейся «ЯВ-25А». Название было присвоено ей американскими криптоаналитиками, занимавшимися вскрытием этой самой распространенной системы шифрования японских ВМС, с помощью которой передавалась примерно половина всех сообщений.

Тем временем японцы, которые и не подозревали обо всей этой бурной деятельности, начали проявлять смутное беспокойство по поводу слишком большого срока действия кода «ЯВ-25А». Его новое издание, которое американцы стали потом называть кодом «ЯВ-25Б», планировалось ввести 1 апреля 1942 г. Однако трудности доставки кодовых книг кораблям, находившимся в движении, вынудили отложить замену кода до 1 мая.

Благодаря этой отсрочке к 17 апреля из перехваченной американцами военно-морской шифрпереписки Японии остались непрочитанными лишь отдельные части. Полученные большие участки открытого текста давали возможность проникнуть в суть японских военных планов наступления в направлении Австралии. Своевременно принятые командующим Тихоокеанским флотом США Нимитцем меры сорвали эти планы. Но остановка японцев на южном направлении не изменила их грандиозных планов достичь победы в войне против Америки.

Наступило 1 мая, а смены кода «ЯВ-25А» на «ЯВ-25Б» так и не произошло: в силу тех же причин, что и раньше, японцы вновь отложили ее на месяц — до 1 июня. По-видимому, они полагали, что их шифры не вскрыты и замена не обязательна. Если бы замена произошла 1 мая, как планировалось, то она бы лишила американских дешифровальщиков возможности чтения японской военно-морской шифрпереписки по крайней мере на несколько недель, которым суждено было стать решающими.

20 мая 1942 г. главнокомандующий японским объединенным флотом адмирал Ямамото издал и разослал своим подчиненным оперативный приказ с подробным изложением тактических приемов, которые необходимо использовать в ходе нападения на атолл Мидуэй. Приказ Ямамото перехватили посты подслушивания американцев. Очень большая длина криптограммы указывала на ее важность. Более недели американские дешифровальщики бились над десятой частью ее текста, никак не поддававшейся прочтению. Именно она содержала самые важные данные приказа — даты, время начала и место проведения военных операций. О них американские дешифровальщики могли только догадываться, опираясь в своих предположениях на косвенные данные.



Из- за предположительного характера полученной информации беспокойство высшего военного руководства страны все возрастало: от точности дешифрования приказа Ямамото зависели как будущий ход военной кампании на Тихом океане, так и само существование американского флота. Поэтому проверка догадок относительно самой важной части приказа Ямамото была поручена другим разведывательным службам ВМС США, а основное внимание дешифровальщиков подразделения радиотехнической разведки было обращено на прочтение остальных девяти десятых шифрованного текста этого приказа.

Начальник подразделения радиотехнической разведки капитан Джозеф Рошфор решил хитростью заставить японцев подтвердить правильность догадок относительно содержания той части шифртелеграммы с приказом главнокомандующего, которую дешифровальщики никак не могли прочесть. Рошфор составил донесение, в котором гарнизон Мидуэя сообщал, что его установка по опреснению воды якобы вышла из строя. Донесение было передано открытым текстом. Два дня спустя среди вороха перехваченных японских сообщений появилось одно, в котором говорилось, что «AF» испытывает нехватку пресной воды. Таким образом было раскрыто кодовое слово, применявшееся японцами для обозначения атолла Мидуэй.

Оказавшаяся в распоряжении американцев информация о планировавшемся нападении на Мидуэй была во всех отношениях достоверной — она поступила от самих японцев и даже была перепроверена. Оставалось только выяснить, когда это произойдет. 27 мая 1942 г. штаб главнокомандующего Тихоокеанским флотом США Нимитца выдвинул предположение, что операция начнется 3 июня. Аргументация в пользу этой даты была убедительной, но она не была подтверждена выводами криптоаналитиков.

И вот — очередной успех подразделения радиотехнической разведки: взломан шифр, с помощью которого были засекречены даты и время в тексте приказа Ямамото. Предположения Нимитца полностью подтвердились. Последовавшая смена японского кода в июне 1942 г. не повлияла на ход событий у атолла Мидуэй, поскольку все планы были уже составлены и японская военная операция начала разворачиваться.


Впоследствии в своих воспоминаниях Нимитц написал: «Мидуэй был в основном победой криптоанализа. Пытаясь нанести удар внезапно, японцы сами попали под внезапный удар». Маршалл был более конкретен: «Благодаря криптоанализу мы могли сконцентрировать наши ограниченные силы для отражения нападения японских военно-морских сил на Мидуэй, в противном случае мы были бы за тысячи и тысячи километров от нужного места».

Справедливости ради надо сказать, что работу американских дешифровальщиков часто облегчали сами японцы. Безопасность связи последних была на таком низком уровне, что иногда казалось, что им все равно. Например, ВМС Японии пытались найти для печатания своих кодовых книг растворявшуюся в морской воде типографскую краску, с тем чтобы при выбрасывании их за борт или потоплении судна печатный текст исчезал. Однако, когда научно-техническая лаборатория сообщила, что она не может изготовить такую краску, которая полностью растворялась бы при попадании в морскую воду и тем не менее была бы стойкой против дождя, морских брызг и испарений, от этой разумной идеи отказались. А зря.

Ночью 29 января 1943 г. японская подводная лодка с грузом имела несчастье всплыть вблизи новозеландского противолодочного корабля «Киви». Заметив лодку, капитан «Киви» дал команду «полный вперед» для ее тарана, хотя та была в полтора раза больше «Киви» и обладала значительно большей огневой мощью. После четырех таранов лодка обратилась в бегство и через несколько часов, потеряв управление, села на мель на северо-западном выступе острова Гуадалканал. Среди прочего груза японская подводная лодка везла двести кодовых книг. Ее экипаж закопал часть из них на побережье, занятом противником. Когда об этом стало известно японскому штабу, был отдан приказ о том, чтобы бомбардировкой с воздуха и торпедированием с подводных лодок попытаться уничтожить документы, которые перевозила севшая на мель подлодка. Однако американцы подоспели раньше и успели захватить кодовые книги, в числе которых были как действующие, так и резервные.


А через несколько месяцев японцы поплатились за эту неудачу жизнью своего командующего флотом.

Удивительно, но факт остается фактом: в том, что касалось безопасности связи, японцы возлагали основные надежды не на подготовку персонала или стойкость своих шифров, а больше следили, чтобы своевременно были «вознесены молитвы во имя славных успехов в выполнении священного долга в великой войне в Восточной Азии». К тому же они слишком полагались на малопонятность своего языка, придерживаясь того взгляда, что иностранец не в состоянии выучить многочисленные значения отдельных иероглифов достаточно твердо, чтобы знать японский язык хорошо.

В 1943 г., благодаря стараниям криптоаналитической службы Тихоокеанского флота США, случилось одно из самых драматических событий, которое когда-либо происходило в результате получения доступа одной воюющей стороны к секретным данным другой.

Весной этого памятного в истории криптоанализа года адмирал Ямамото решил совершить инспекционную поездку по военно-морским базам Японии в северной части Соломоновых островов. 59-летний Ямамото был выдающейся фигурой в японских ВМС. Именно он задумал удар по Перл-Харбору и хвастал, что будет диктовать условия мира американцам в Белом доме. Американские спецслужбы характеризовали его как исключительно способного, энергичного и сообразительного человека и сделали вывод, что любой его преемник был бы ниже Ямамото и по личным, и по деловым качествам. Смерть командующего, являвшегося самым одаренным стратегом военной машины противника, несомненно, деморализовала бы его подчиненных, которые в силу японской традиции чтили своих командиров гораздо больше, чем американцы.

Обычно японские базы заранее предупреждались о визите командующего, чтобы там могли как следует подготовиться к инспекции. Поэтому 13 апреля 1943 г. маршрут поездки Ямамото, намеченной на 18 апреля, был передан частям и соединениям, которые тот намеревался посетить. Слишком большое разнообразие адресов, а также необходимость обеспечить безопасность главы ВМС Японии побудили японского связиста выбрать действовавшее издание кода «ЯВ-25», наиболее распространенного и стойкого, чтобы закрыть эту информацию «броней» шифра.



К несчастью для японцев, « броневое покрытие» их линий связи оказалось «растворено» едкой «кислотой» американского криптоанализа. Объединенными усилиями военных криптоаналитиков США и с помощью документов, добытых с севшей на мель у острова Гуадалканал японской подводной лодки, удалось прочитать шифртелеграмму, содержавшую данные о маршруте Ямамото.

Смертный приговор Ямамото был вынесен Нимитцем 17 апреля, запечатан и доставлен по назначению будущим палачам японского главнокомандующего — летчикам-истребителям военно-воздушных сил США. Выгоды от успешной операции по устранению Ямамото перевесили опасения вызвать у японцев подозрения, что американцы вскрывают их шифры, и тем самым лишить последних возможности продолжать получать разведывательную информацию из японских каналов связи в будущем. 18 апреля приговор был приведен в исполнение. В воздушном пространстве над островом Бугенвиль в Тихом океане самолет с Ямамого на борту сбили американцы.

Как и предполагал Нимитц, смерть Ямамото потрясла всю страну. С большой помпой его обуглившееся тело было предано земле в одном из токийских парков. Смерть героя, который пользовался огромной популярностью, привела в уныние японских солдат, моряков и гражданское население.

Представители вооруженных сил США, следуя совету Нимитца, решительно отрицали, что им известны какие-либо подробности случившегося. Ходили слухи, что то ли произошла банальная авиакатастрофа, то ли Ямамото в порыве отчаяния сделал себе харакири. Однако правдивые сведения о произошедшем просачивались во все более и более широкие круги американской общественности.

Третий из четырех параграфов, напечатанных на всех обложках секретных сводок «Магии», неизменно гласил: «Нельзя предпринимать никаких действий на основании сообщенной здесь информации, несмотря на временную выгоду, если такие действия могут привести к тому, что противник узнает о существовании источника».

Еще 7 июня 1942 г., когда битва у атолла Мидуэй была в полном разгаре, американская газета «Чикаго трибюн» поместила на своих страницах статью, в которой прямо говорилось о наличии в руках военно-морского министерства США информации об оперативных планах японского командования ВМС.


Более того, в газетной статье подробно описывался состав и характеристики японских морских соединений, участвовавших в этой битве. В ходе последовавшего разбирательства ВМС США отказались от предъявления газете обвинения в разглашении государственной тайны только для того, чтобы не привлекать внимания японцев. Надежды оправдались: японцы так и не догадались, что их шифрованные сообщения читались противником.

Не заметили японцы и выступления в конгрессе члена палаты представителей от штата Пенсильвания Холланда. Тот начал с критики «Чикаго трибюн» за злоупотребление свободой прессы. «Американские парни будут продолжать умирать из-за услуги, которая была оказана врагам этой газетой», — сказал Холланд. А затем пояснил для непонятливых, в чем именно состояла услуга: «Чикаго трибюн», мол, проболталась о том, что «каким-то образом ВМС США добыли секретный военно-морской код Японии».

Осенью 1944 г. в котле американской национальной политики создалась взрывоопасная ситуация. Республиканская партия готовилась выставить кандидатуру Дьюи на пост президента. Одним из главных аргументов республиканцев в предвыборной кампании было обвинение правительства США в том, что его непростительная инертность позволила японцам осуществить успешное нападение на Перл-Харбор. Делались даже намеки на то, что президент Рузвельт, учитывая сильные настроения в американском обществе в пользу изоляционизма, умышленно вызвал нападение, чтобы втянуть Америку в войну. Для подтверждения обвинений распространялись сведения, что американцы вскрыли японские шифры еще до Перл-Харбора. Из этого республиканцы делали вывод, что дешифрованные криптограммы Японии предупреждали Рузвельта о грядущем нападении, но тот с преступной небрежностью ничего не предпринял, чтобы дать японцам достойный отпор. По мере того как предвыборная кампания набирала ход, в речах американских политиков равного ранга стали появляться прозрачные намеки на «Магию».

Обеспокоенный сложившейся ситуацией начальник генштаба вооруженных сил США Маршалл написал Дьюи письмо на трех страницах, указав в нем на чрезвычайную опасность разглашения «магической» информации.


Во втором абзаце этого письма говорилось: «То, что я должен сообщить вам ниже, представляет собой такой большой секрет, что я считаю себя обязанным попросить вас либо приняв письмо с условием, что вы никому не сообщите его содержание и вернете его, либо прекратить дальнейшее чтение».

При чтении третьего абзаца в поле зрения Дьюи попало слово «криптография» Он тут же прекратил чтение, вернул письмо доставившему его офицеру армейской дешифровальной службы Картеру Кларку и сказал, что «не может давать неблагоразумных обязательств».

Обсудив отказ Дьюи, Маршалл и Кларк решили попытать счастья еще раз. Они частично переделали письмо и позвонили кандидату в президенты. Тот согласился прочитать письмо только в присутствии своего советника. Дьюи хотел иметь подтверждение факта прочтения письма в случае, если что-то произошло бы с Маршаллом. По этой же причине он настаивал, чтобы письмо оставили ему на хранение. Второе письмо оказалось более убедительным для Дьюи. В нем Маршалл изложил поистине трагические последствия, которые могли бы иметь место, если бы из политических дебатов противник догадался о важнейших источниках информации, находившихся в распоряжении американцев. Дьюи тщательно взвесил аргументы Маршалла, к которому был лично расположен, как к весьма справедливому и уважаемому человеку. С одной стороны, на карту было поставлено руководство могущественной страной, с другой — вероятность продолжения войны, в которой ежедневно гибли сотни американцев. После двух дней размышлений Дьюи решил пожертвовать карьерой и не упоминать в своих публичных выступлениях о вскрытии японских шифров.

Дьюи потерпел на президентских выборах полное поражение. После этого Маршалл и Дьюи долго обменивались любезностями в византийском стиле, работая явно на публику. Маршалл направил Дьюи подборку копий телеграмм «Магии», чтобы тот мог воочию убедиться, как содержавшаяся в них информация помогала проведению операций на Тихом океане. Дьюи заявил Маршаллу, что слышал, будто в конгрессе пройдут дебаты по поводу Перл-Харбоpa, и предложил свои услуги, чтобы помешать их проведению.Маршалл ответил, что он уже однажды поставил Дьюи в затруднительное положение своими просьбами, которые повлияли на ход избирательной кампании. На что Дьюи отреагировал заявлением, что это было не его личным делом, а делалось ради достижения победы в войне. Так перестала существовать самая серьезная угроза безопасности «Магии», которая, как это ни парадоксально звучит, исходила не от японцев, а изнутри, от собственных политиканов.

Разведчики и цензура

Шифр — это язык разведчиков, а они обычно вынуждены вести свои тайные разговоры шепотом. Успех разведчика, да и сама его жизнь, зависят от умения оставаться незамеченным. Шифрованные сообщения, посылаемые им в явной форме, немедленно привлекут внимание контрразведки. И все же связь разведчику совершенно необходима, иначе его работа будет бесполезной. Поэтому, вместо обычных способов секретной связи, он выбирает наиболее изощренные. Разведчик использует коды, имеющие вид обычных открытых текстов, невидимые чернила, послания микроскопически малых размеров, то есть стеганографические методы, которые скрывают сам факт отправки какого-то сообщения.

Чтобы лишить иностранных разведчиков возможности пользоваться этими методами, при отделениях почтовой и телеграфной связи создаются мощные фильтрующие организации, в задачу которых входит обнаружение и пресечение тайной переписки. Эти фильтры, беспрепятственно пропускающие все безвредные сообщения, представляют собой органы цензуры.

Цензура ведет свою родословную от «черных кабинетов» XVIII века и в демократических странах является порождением войны, а в диктаторских — тирании. В широких масштабах цензура была впервые введена англичанами во время Первой мировой воины и уроки, которые усвоила тогда Англия, она с успехом применила 20 лет спустя, когда вновь принялась фильтровать всю переписку.

В декабре 1940 г. один из сотрудников органа цензуры, который англичане создали на Бермудских островах в просторном отеле «Принцесса», обратил внимание на письмо, отправленное из Нью-Йорка в Берлин. Это письмо вызвало подозрение, так как в нем подробно говорилось о морских перевозках англичан и использовались некоторые выражения (например, при описании вооружения кораблей употреблялось слово «cannon»* вместо «gun»**), которые наводили на мысль, что автором письма был немец. В конце письма стояла подпись: «Джо К.». В результате наблюдения, установленного с целью выявления других писем, написанных этим же почерком, был обнаружен целый ряд посланий, направленных, главным образом, в Испанию и Португалию.
Их язык показался цензорам несколько неестественным. Поэтому они попытались установить, не является ли это признаком тайнописи, и по возможности определить подлинное содержание писем.

* «Пушка»

** «Орудие»

Среди этих цензоров была Надя Гарднер, молодая женщина с упорным характером, которая пришла к выводу, что в письмах использовались невидимые чернила. Традиционные проверки с помощью химикалиев, которые выявляют обычные симпатические чернила, дали отрицательные результаты. Но Надя не отступила. По ее просьбе химики произвели проверку с помощью паров йода (этот метод был изобретен еще в Первую мировую войну), и, к их удивлению, на оборотной стороне листов писем действительно проступила тайнопись: «Англичане имеют в Исландии около 70 тысяч солдат. Пароход «Билль де Пьеж» потоплен приблизительно 14 апреля. Спасибо... 20 ноября 1940 г. 20 самолетов «Б-17» были переданы Англии армией США...» Эти послания были написаны раствором пирамидона, который часто применяется как лекарство от головной боли и продается почти в любой аптеке.

Однако личность их отправителя установить не удалось. На письмах не было обратного адреса, да и вряд ли подпись «Джо К.» содержала подлинное имя и инициал разведчика. Наконец, в одном из писем Джо К. английская цензура прочитала, что 18 марта какой-то «Фил» был смертельно ранен в автомобильной катастрофе в Нью-Йорке и скончался в больнице. Сотрудники ФБР быстро выяснили, что пострадавший был более известен под именем Хулио Лидо и что, по показаниям свидетелей, после катастрофы сопровождавший Лидо человек схватил принадлежавший ему портфель и скрылся. В ФБР вскоре обнаружили, что Хулио Лидо по-настоящему звали Ульрихом Остеном и что автором писем Джо К. был некий Курт Людвиг, который родился в Огайо, но воспитывался в Германии и приехал в США в мapтe 1940 г. для создания разведывательной организации. При аресте у Людвига было обнаружено несколько бутылок пирамидона.

Другой немецкий разведчик, выловленный английской цензурой на Бермудах, получил смертный приговор.


В ноябре 1941 г. у бдительного цензора вызвал подозрение почерк письма, написанного по-испански и отправленного из Гаваны в Лиссабон. Он подверг это письмо обычной проверке с целью обнаружения симпатических чернил. Предположение цензора подтвердилось: было найдено длинное сообщение, в котором перечислялись суда, грузившиеся в порту Гаваны, и затрагивался вопрос о строительстве на Кубе военного аэродрома. Всем цензорам было дано задание разыскивать письма с таким почерком. Вскоре был выявлен подлинный адрес их отправителя в Гаване, написанный симпатическими чернилами. 5 сентября 1942 г., накопив достаточное количество улик, американская полиция арестовала некого Гейнца Лунинга. Он был послан в Гавану из Германии в сентябре 1941 г. Из отправленных им в Европу 48 писем английские цензоры перехватили все, кроме пяти. 9 ноября 1942 г. Лунинг был расстрелян за шпионаж.

После нападения Японии Соединенные Штаты создали собственный орган цензуры. Вскоре его штат насчитывал около 15 тысяч сотрудников, которые размещались в 90 зданиях по всей стране, проверяли ежедневно около миллиона писем, подслушивали бесчисленное множество телефонных разговоров, просматривали кинофильмы, газеты, журналы и знакомились со сценариями радиопередач. Миллионы американцев получали письма в конвертах со следами ножниц цензора и штампом «Вскрыто цензурой».

Чтобы перекрыть максимальное число стеганографических каналов связи, американская цензура категорически запретила отправление по почте целого ряда сообщений. Были отменены шахматные матчи по переписке. Из писем вымарывались кроссворды, так как у цензоров не хватало времени решать их, чтобы проверить, не содержат ли они тайные послания. Из почтовых отправлений изымались газетные вырезки, потому что они могли содержать секретный текст. Не разрешалось пересылать по почте табели успеваемости учащихся. Одно письмо с инструкциями по вязанию было задержано до тех пор, пока цензор не связал по ним свитер, чтобы проверить, не содержат ли они какой-либо скрытой информации.


В каждом цензурном отделении имелся запас марок: цензоры снимали подозрительные марки и заменяли их другими того же достоинства, но с иным номером и рисунком. Чистая бумага, которую жители США часто посылали своим родственникам, проживавшим в странах, где не хватало бумаги, также заменялась из соответствующих запасов, чтобы исключить применение симпатических чернил. Конфисковывались даже детские рисунки, которые родители слали дедушкам и бабушкам, так как среди этих рисунков могли попасться закодированные карты или схемы.

Согласно правилам, установленным американской цензурой для телеграфа, запрещалось посылать любой текст, который был непонятен цензору. Иногда цензоры специально перефразировали сообщения. Эта практика вызвала к жизни классический анекдот, родившийся еще в годы Первой мировой войны. К цензору на стол попала телеграмма следующего содержания: «Отец умер». Цензор немного подумал, вычеркнул «умер», написал «скончался» и отправил телеграмму по адрес) Вскоре после этого на стол к цензору поступила ответная телеграмма с вопросом: «Отец умер или скончался?»

Телеграммы с заказами на цветы («Вручите субботу моей жене три белые орхидеи») предоставляли настолько удобную возможность для передачи секретной информации, что цензоры запретили указывать в них названия цветов и день вручения. Ни одна американская фирма не могла пользоваться собственным телеграфным кодом без разрешения цензуры. Под давлением англо-американских союзников Аргентина, которая не порвала дипломатических отношений с Германией, наложила запрет на передачу кодированных сообщений. Примеру Аргентины и США последовала нейтральная Швеция, которая требовала предоставления копий используемых кодов и не разрешала применять шифрование. Лишь в Швейцарии отсутствовали любые ограничения в отношении пользования кодами или шифрами.

Меры предосторожности принимались также в отношении средств массовой информации. Газеты должны были проявлять осторожность при публикации различных объявлений. Были взяты под контроль коммерческие радиостанции, поскольку с их помощью можно было быстро и без труда передавать условные сигналы для подводных лодок или агентов противника, что весьма наглядно продемонстрировал один офицер военной разведки за год до Перл-Харбора.


Он ухитрился передать условным языком следующее тайное сообщение: «Подводной лодке «S-112»: лайнер «Куин Элизабет» отправляется сегодня в Галифакс, имея на борту несколько сот самолетов». Ни диктор, прочитавший текст на условном языке, ни директор радиостанции, ни тысячи радиослушателей даже и не подозревали, что за сообщение было услышано ими по радио.

Служба цензуры отменила телефонные и телеграфные заказы на исполнение по радио тех или иных музыкальных произведений, а выполнение заявок, присланных по почте, велела задерживать на неопределенное время. Эти меры должны были исключить возможность передачи сообщения для подводных лодок противника с помощью модной песенки. Аналогичные меры были приняты в отношении передачи радиостанциями объявлений личного характера.

Первичная проверка писем происходила в местных отделениях цензуры. Самое крупное из них занимало огромное здание в Нью-Йорке. Около 4,5 тысячи его сотрудников просматривали лавины почты, которые ежедневно поступали на их столы. Они изымали все, что могло нанести ущерб военным усилиям США и их союзников, тщательно разыскивая какие-либо признаки наличия секретных посланий. Подозрительный финансовый отчет давали на просмотр сотруднику, знающему бухгалтерию. Садовод-любитель мог точно сказать, насколько соответствовало действительности письмо об устройстве грядок для тюльпанов.

Один из сотрудников нью-йоркского отделения цензуры обратил внимание на письмо из Германии, в котором говорилось, что Гертруда добилась выдающихся успехов в плавании, и перечислялись ее победные результаты. Сотрудник проконсультировался со знакомым любителем плавания, и тот ответил, что подобных результатов человек достичь не в состоянии. В ходе дальнейшего расследования было установлено, что в действительности речь шла о скорости нового американского истребителя и что его характеристики разболтал хвастливый работник военного министерства.

В политическом отделении цензоры отфильтровывали данные о местонахождении запасов стратегических материалов военного назначения, чтобы предотвратить их приобретение Германией и ее союзниками.


Экономическое отделение перехватывало информацию о нехватках продовольствия и других товаров. Письма на неизвестных языках направлялись в лингвистическое отделение, которое располагало переводчиками с редких языков.

После первичного просмотра все письма со странными формулировками, пометками или с другими подозрительными особенностями направлялись в отдел безопасности. В нем имелось два отделения: лингвистические стеганограммы попадали в отделение кодов и шифров, а технологические — в лабораторное отделение.

Лингвистические стеганограммы подразделяются на две основные категории: условное письмо и семаграммы. Существуют три вида условного письма: жаргонный код, пустышечный шифр и геометрическая система.. В жаргонном коде внешне безобидное слово имеет совершенно другое реальное значение, а текст составляется так, чтобы выглядеть как можно более невинно и правдоподобно. Сначала он может содержать лишь упоминание об обоюдно известных событиях и лицах: «Я посетил человека, с которым вы обедали на прошлой неделе». А далее может идти отрезок текста, понятный только адресату, как, например, когда один преступник сообщает об аресте другого: «Этот человек попал в больницу», вместо слова «тюрьма» используя слово «больница».

Цензура противопоставляет этим уловкам повышенное внимание к искусственным оборотам и тяжелым фразам, а также здоровый скептицизм по отношению к существу вопроса. Вот один известный случай со вскрытием жаргонного кода времен Первой мировой войны. У одного английского цензора вызвали подозрения слишком крупные ежедневные телеграфные заказы на сигары (главным образом — из портовых городов Англии) от «двух голландских дельцов». Однажды из Портсмута они заказали 10 тысяч сигар «Корона». На следующий день из Плимута они потребовали крупную партию более дешевых сигар. Затем в течение одной ночи в заядлых курильщиков превратились все жители Ньюкасла. Казалось, все население прибрежных районов Англии внезапно почувствовало непреодолимую тягу к курению — так чудовищно возрос спрос на сигары.


По предложению цензора была предпринята проверка. «Двое голландских дельцов» оказались немецкими разведчиками, а их заказы — условным письмом, в котором заказ на 5 тысяч сигар для Ньюкасла означал, что в этом порту находятся пять крейсеров. 30 июля 1915 г. оба немецких разведчика были расстреляны.

До тех пор, пока жаргонный код не привлекает к себе внимания, он вполне надежен. Однако его почти всегда удается вскрыть вскоре после обнаружения. Как ни парадоксально, но чем менее подозрительно внешнее содержание жаргонного кода, тем легче он поддается вскрытию. Ибо чем больше жаргонный код перегружен всякими правдоподобными подробностями, тем больше он содержит данных, которые могут быть использованы для раскрытия его подлинного смысла.

Так, во время Второй мировой войны от внимания американской цензуры не ускользнула целая серия писем, в которых проявлялся вполне законный, хотя и несколько нездоровый интерес к куклам. Эти письма возбудили подозрение после того, когда одно из них вернулось из Буэнос-Айреса с пометкой «адресат не обнаружен» и было возвращено женщине, проживавшей в городе Портленде в штате Орегон и значившейся как отправитель. Не имея никакого отношения к этому письму, она передала его в ФБР. В письме говорилось: «Я только что приобрела чудесную сиамскую танцовщицу. Она была повреждена — порвана посередине. Но сейчас ее починили, и я просто обожаю ее. Я не могла найти пару этой танцовщице и поэтому переодеваю обыкновенную маленькую куклу — она изображает другую сиамскую куклу». После этого цензоры перехватили еще несколько писем о куклах, написанных в том же легкомысленном женском стиле с большим количеством ошибок: «Сломанная кукла в юбке из гавайской травы будет полностью починена к первой неделе февраля» и «Сломанные английские куклы будут полностью починены в мастерской лишь через несколько месяцев. Мастерская работает круглосуточно».

Криптоаналитики отделения кодов и шифров установили, что на жаргонном коде «куклы» означали «военные корабли», причем каждый вид кукол соответствовал определенному классу кораблей.


Подлинное значение невинной болтовни оказалось довольно серьезным: «Я только что получила информацию о первоклассном авианосце. Он был торпедирован в средней части. Но теперь его отремонтировали. Другого авианосца пока в наличии нет, и поэтому еще один корабль переоборудуют в авианосец», «Повреждения легкого крейсера «Гонолулу» будут полностью ликвидированы к первой неделе февраля» и «Поврежденные английские военные корабли будут полностью отремонтированы на судоверфи лишь через несколько месяцев. Судоверфь работает круглосуточно». Отправительницей этих писем оказалась некая Элизабет Дикинсон, которая содержала дорогой кукольный магазин в Нью-Йорке. Она любила все японское и поддерживала знакомство с некоторыми известными японскими дипломатами. Элизабет Дикинсон предъявили обвинение в шпионаже, грозившее смертным приговором. Однако дело кончилось тем, что ей разрешили признать себя виновной в менее серьезном преступлении — в нарушении правил цензуры военного времени путем незаконного использования кодов в международной переписке. Элизабет Дикинсон была приговорена к 10 годам тюремного заключения и к штрафу в 10 тысяч долларов.

Самое знаменитое из сообщений с использованием жаргонного кода содержало сведения о дне высадки англо-американских союзников в Нормандии. Немцы перехватили его, поняли смысл и... проигнорировали.

Другим видом условного письма является пустышечный шифр. При его применении в тексте имеют значение лишь некоторые определенные буквы или слова. Например, читаются каждое пятое слово или первая буква каждого слова, в то время как все остальные буквы или слова служат в качестве «пустышек» для сокрытия значимого текста. Пустышечные шифры обычно выглядят еще более искусственно, чем жаргонный код. Даже если взять для примера два самых удачных сообщения, отправленных немцами во время Первой мировой войны, то оба они имеют «странный» вид, столь характерный для подобных посланий.

Первое из них выглядело так: «President's embargo ruling should have immediate notice.


Grave situation affecting international law. Statement foreshadows turn of many neutrals. Yellow journals unifying national excitement immensely»*. Читая только первые буквы слов, получаем: «Pershing sails from N.Y. June I»**.

* «Следует обратить внимание на решение президента относительно эмбарго. Создается серьезное положение, затрагивающее международное право. Это заявление предвещает разорение многих нейтралов. Желтая пресса чрезвычайно подогревает всеобщее возбуждение».

** «Першинг отправляется из Нью-Йорка 1 июня»

Другое сообщение, посланное для подтверждения первого, имело то же самое содержание, но читать его надо было по вторым буквам слов: «Apparently neutrals' protest is thouroughly discounted and ignored. Isman hard hit. Blockade issue affects pretext for embargo on byproducts, excluding suets and vegetable oils»*.

* «Очевидно, протест нейтралов совершенно не принимается во внимание и игнорируется. Исмэн сильно пострадал. Проблема блокады создает предлог для эмбарго на побочные продукты, исключая нутряное сало и растительное масло»

Кто бы ни был отправителем этих сообщений, он зря потратил свою изобретательность, поскольку Першинг* фактически отбыл из Нью-Йорка 28 мая.

* Першинг Джон — американский генерал, командующий армиями США и союзников в Первой мировой войне.

Во время Второй мировой войны пустышечные шифры в большинстве случаев применяли не шпионы, а вполне лояльные американцы, которые не могли устоять перед искушением «надуть» цензора. Особенно часто этим занимались военнослужащие, которые пытались сообщить о своем местонахождении семьям, которые ничего не знали о том, где находится их родственник.

Одна такая система, несмотря на свою примитивность, привела получателей сообщения в состояние полного недоумения. Молодой американский солдат, пользуясь заранее условленной системой переписки со своими родителями, пытался довести до их сведения, что находится в Тунисе. Для этого в пяти письмах домой в качестве второго инициала своего отца он использовал сначала «Т», затем «У», «Н», «И» и «С».


К несчастью, эти письма были получены в другом порядке, а беспечный солдат забыл проставить на письмах даты. Обезумевшие родители написали ему, что они перерыли весь свой атлас, но нигде не смогли найти «Нутси»! В 1943 г. подобные попытки настолько участились, что руководству ВМС США пришлось предупредить моряков о том, что пользование «семейными кодами» может привести к суровому наказанию.

Третьим видом условного письма является геометрическая форма. При ее применении имеющие значение слова располагаются на странице в определенных местах или в точках пересечения геометрической фигуры заданного размера. В XVII веке Джон Тревэнион*, ожидавший неминуемой казни от рук сторонников Кромвеля**, получил письмо, которое было тщательно изучено его тюремщиками, прежде чем было передано ему в руки. Прочитав в этом письме каждую третью букву после каждого знака препинания, он узнал, что «в восточной стене часовни открывается одна панель». Во время вечерни Тревэнион сбежал.

* Тревэнион Джон — сторонник английского короля Карла I, свергнутого в 1649 г.

** Кромвель Оливер — английский политический и военный деятель времен буржуазной революции XVII в.

Другой пример. В период Второй мировой войны пленные немецкие офицеры-подводники в своих письмах домой посылали тайные сообщения, делая небольшие пробелы после каждой значимой буквы. Один бдительный английский цензор заметил, что эти маленькие пробелы попадаются в самых неестественных местах, даже в середине слогов. Оказалось, что в своих скрытых посланиях немцы сообщали о тактике, применявшейся англо-американскими союзниками в борьбе с немецкими подводными лодками, а также об их технических недостатках.

Вторую категорию лингвистических стеганограмм составляют семаграммы — тайные сообщения, в которых шифробозначениями являются любые символы, кроме букв и цифр. Эти сообщения могут быть переданы, например, в рисунке, содержащем точки и тире для чтения по коду Морзе. Однажды в нью-йоркском цензорном отделении перевели все стрелки в предназначенной для отправки партии часов, опасаясь, что их положение может заключать в себе какое-то сообщение.



Исследование сообщений, скрытых лингвистическими средствами, или, точнее, подозрительных в этом отношении, является весьма мучительным процессом. Часто криптоаналитик не может даже сказать, скрывается ли какое-либо содержательное сообщение за неуклюже составленным или просто безграмотным текстом. И даже если он совершенно уверен, что такое сообщение там спрятано, найти его зачастую просто невозможно. Обычно в распоряжении цензора имеется всего одно сообщение, а вероятные слова, на которые можно опереться при криптоанализе, отсутствуют начисто. В начале Второй мировой войны американской цензуре даже рекомендовалось не работать над предполагаемой криптограммой свыше получаса, исходя из того, что, если за это время криптоаналитик не вскрыл ее, он вообще никогда ее не прочтет. Эти непрочитанные сообщения представляли собой трудную проблему для цензоров. В них могла содержаться важная секретная информация, и тогда их не следовало отправлять дальше по адресу. Но пока подозрительное послание не было дешифровано, вина его отправителя оставалась недоказанной. Тем не менее иногда письма специально задерживали или видоизменяли, чтобы предполагаемая тайная информация не дошла до адресата.

Технологическая стеганография сводится почти исключительно к применению невидимых чернил. Это воистину древнее изобретение. Плиний Старший* в своей «Естественной истории», написанной им в I веке до нашей эры, рассказывает, каким образом можно использовать сок растений из семейства молочаев в качестве симпатических чернил. Овидий** упоминает о них в книге «Искусство любви». Несколько видов симпатических чернил описывает Калкашанди. Упоминает о них и Альберта. Порта посвятил вопросу о невидимом письме отдельную книгу.

* Плинии Старший — римский ученый, погиб, наблюдая извержение вулкана Везувия.

** Овидий — римский поэт, живший и творивший в 1 в до нашей эры.

Невидимые чернила бывают двух видов — органические жидкости и симпатические химикалии. Первые, к которым относятся моча, молоко, уксус и фруктовые соки, становятся зримыми в результате незначительного нагревания.


Несмотря на давнюю известность и слабую стойкость, они настолько удобны, что применялись даже во время Второй мировой войны. Граф Вильгельм Рауттер, американец немецкого происхождения, занимавшийся шпионажем в пользу родной Германии, был вынужден использовать мочу, когда у него кончился запас невидимых чернил.

Симпатические чернила представляют собой химические растворы, бесцветные после высыхания, но реагирующие на обработку другим химикалием (реагентом) и образующие видимое соединение. Например, если разведчик пишет железным купоросом, то текст невидим, пока его не обработают раствором цианата калия, после чего образуется «берлинская лазурь» — вещество, обладающее очень красивым цветом. Искусство изготовления хороших чернил для тайнописи состоит в том, чтобы найти вещество, которое реагировало бы с минимальным количеством химикалиев (лучше всего — лишь с одним).

Во время Второй мировой войны американские цензоры «полосовали» письма, чтобы выявить наличие в них невидимых чернил. Лаборант водил по письму несколькими щетками, закрепленными в одном держателе и смоченными в растворах различных проявителей. Эти проявители обладали различными свойствами и реагировали даже на выделения человека, так что после обработки на бумаге появлялись отпечатки пальцев и капли пота.

Письма также проходили проверку в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах. Текст, написанный крахмалом и невидимый при дневном или электрическом свете, начинал светиться под воздействием ультрафиолета. Инфракрасные лучи помогали различать цвета, неотличимые при обычном освещении. Например, зеленые надписи на зеленой почтовой марке.

Местные отделения американской цензуры подвергали проверке все подозрительные письма, а также проверяли наугад некоторую часть обычной почты. Иногда в течение недели они профильтровывали всю исходящую и входящую переписку какого-либо города. За время войны в ФБР было передано более 4,5 тысячи подозрительных писем. 400 из них представляли определенную оперативную ценность.

Проблемы, в которых местные отделения не могли разобраться своими силами, передавались в лабораторию отдела безопасности.


Одна из таких проблем заключалась в том, что немецкие агенты расслаивали лист бумаги пополам, писали текст невидимыми чернилами на внутренней поверхности, а половинки затем вновь соединяли между собой. Поскольку чернила оказывались внутри листа, никакой реагент, нанесенный на его внешнюю поверхность, не мог их проявить. Эта уловка была обнаружена лишь после того, как один немецкий агент использовал для своего письма слишком много чернил и их избыток просочился сквозь бумагу.

Основная трудность при применении симпатических чернил была связана с невозможностью обеспечить быструю обработку огромного количества информации, которую приходилось передавать разведчикам. Один из способов стеганографирования информации большого объема состоял в том, что специальным раствором отмечались необходимые буквы в какой-либо газете. В обычных условиях эти отметки были невидимы, но при обработке ультрафиолетовыми лучами они начинали фосфоресцировать. Однако поскольку газеты пересылались со скоростью обычной почты, подобный способ едва ли обеспечивал быструю доставку информации к месту назначения.

Тогда немцы применили способ тайнописи, который директор ФБР Гувер назвал «шедевром немецкой разведки». Это так называемая микроточка — крошечная фотография, на которой с достаточной ясностью воспроизводился текст письма. Известие, полученное в феврале 1940 г. от агента-двойника («Ищите точки, множество маленьких точек»), привело сотрудников ФБР в состояние паники. Они начали лихорадочно разыскивать повсюду признаки появления «маленьких точек». Лишь в августе 1941 г. один лаборант внезапно заметил слабое свечение на поверхности конверта, найденного у человека, которого подозревали в связях с немецкой разведкой. В результате была обнаружена первая микроточка, замаскированная под знак препинания машинописного шрифта.

Микроточки позволили немцам решить проблему передачи большого количества информации. Вскоре в Германию хлынул поток разведывательных данных, замаскированных под сотни точек в телеграммах, любовных письмах, деловых сообщениях, семейных посланиях, а иногда в виде кусочков тонкой фотопленки, наклеенных под марками.


Самая первая из обнаруженных микроточек содержала распоряжение немецкому агенту выяснить, «где в США производятся урановые испытания». В Мехико свила гнездо немецкая разведгруппа, которая делала микрофотоснимки американских изданий в области торговли и техники, которые запрещалось вывозить за границу, и отправляла их целыми партиями по тайным адресам в Европе, причем иногда в одном письме было до 20 микроточек. Таким же образом через океан переправлялись украденные технические чертежи и схемы.

Поскольку почтовая и телеграфная связь США находилась под тщательным наблюдением цензоров и имели место непредвиденные задержки отправлений, можно было предположить, что немецкие агенты, в целях более быстрой и скрытной передачи добытой ими информации, будут пытаться выходить в эфир. И здесь США были готовы к отпору. В мирное время отдел радиоразведки федеральной комиссии по связи пристально следил за тем, чтобы на волнах, являющихся государственной собственностью, не допускалось нарушений существующих правил пользования радио. Во время войны его 12 главных и 60 вспомогательных контрольных постов, а также около 90 подвижных станций контролировали весь спектр радиочастот с целью обнаружения радиостанций вражеской агентуры. Эти посты и станции были связаны друг с другом с помощью телетайпов и составляли единую пеленгаторную систему, которая управлялась из Вашингтона. Отдел радиоразведки располагал новейшим радиооборудованием, включая приемник, который всякий раз подавал сигнал тревоги при нахождении нелегального сигнала на любой частоте из огромного диапазона, и «ищейку» — радиопеленгаторный прибор, который умещался в одной руке и предназначался для точного обнаружения места в здании, откуда посылался радиосигнал.

Отдел радиоразведки вполне оправдывал свое назначение, действуя и за пределами США. Его сверхчувствительные антенны принимали тайные переговоры по коду Морзе между другими континентами. Еще до Перл-Харбора операторы контрольного поста в Майами перехватили неясные сигналы радиостанции, работавшей в Лиссабоне, и засекли ее корреспондентов в Западной Африке.


Двое криптоаналитиков из отдела радиоразведки, Альберт Макинтош и Абрахам Чекоуэй, сумели вскрыть шифр перестановки, с помощью которого засекречивались передаваемые из Лиссабона сообщения. Их дешифрование показало, что в африканских странах работают немецкие агенты, которые сообщают в Германию буквально обо всем — о судоходстве, о передвижении войск, о политической обстановке и т. д. Когда Макинтош и Чекоуэй прочли шифрованное сообщение из Лиссабона, в котором содержалось неосторожное распоряжение агенту в Западной Африке по кличке Армандо «лично вручить письма» по указанному адресу, судьба большой группы немецких агентов была решена. Несколько недель спустя она была ликвидирована усилиями контрразведки англо-американских союзников.

В начале 1942 г. сотрудники отдела радиоразведки получили от своих английских коллег предложение о сотрудничестве в области слежения за работой немецких дипломатических и разведывательных радиостанций. В ходе совместной работы они установили, что многие подпольные немецкие передатчики ежедневно меняли свои позывные в течение месяца. С наступлением нового месяца этот график смены позывных повторялся вновь. Были заведены каталоги особенностей работы отдельных немецких передатчиков и операторов, чтобы опознавать их в различных сетях связи. Контрразведывательные спецслужбы США и Англии сообщили, как обучаются в разведшколе вблизи Гамбурга немецкие радисты, как записывается их «почерк», чтобы затруднить возможность имитации, как устанавливают они свои рации для обеспечения максимально сильного сигнала и сведения рассеивания к минимуму. В кульминационный момент войны в Европе отдел радиоразведки контролировал более 200 частот, на которых работали вражеские радиостанции, и вскрывал большую часть шифров, которыми пользовались в своих радиопередачах немецкие агенты. Наиболее значительные результаты были достигнуты в Латинской Америке, где ФБР сумело оказать существенную помощь местным властям в ликвидации шпионских очагов. Отдел радиоразведки отслеживал передачи основных агентурных сетей Германии в Бразилии.


Благодаря дешифрованию их криптограмм он помог ФБР выявить там почти всех немецких агентов.

Но эти достижения американцев были лишь невинными забавами по сравнению с величайшим «радиообманом», который удалось осуществить немцам. Они нарекли его «funkspiel» («функшпиль»), и лучшего названия придумать было невозможно. Слово «funk» по-немецки означает «радио», a «spiel» — «игра» или «спектакль», но может иметь и такие оттенки значения, как «забава», «спорт» и «матч».

Руководителем радиоигры, которая принесла самые потрясающие результаты за всю Вторую мировую войну, был 46-летний майор Герман Гискес, родившийся на Рейне и прослуживший большую часть своей жизни в немецкой армии. Гискес возглавлял нидерландский отдел контрразведывательной секции Абвера. И хотя Абвер располагал собственными эффективными подразделениями радиоразведки, Гискес предпочел использовать для своего «функшпиля» радиоконтрразведывательную секцию оккупационной полицейской службы — функабвер.

Немцы сделали первые ходы в большой радиоигре, когда завербовали обрюзгшего, хромого и вечно потного голландца по имени Георг Риддерхоф, который стал их агентом. Такие агенты, притворяясь патриотами, внедрялись в голландское подполье и добывали для немцев необходимую информацию. В течение нескольких месяцев Риддерхоф безуспешно старался втереться в доверие к голландским бойцам Сопротивления, работавшим в Гааге.

Тем временем в функабвере регулярно перехватывали и дешифровывали сообщения, посылавшиеся 5 раз в неделю подпольным радиопередатчиком с позывными «UBX». Радиопеленгаторы постепенно нащупывали этот передатчик, и вскоре были захвачены радист и его помощник, а вместе с ними — передатчик и материалы разведывательного характера.

Это был первый крупный успех Абвера в Голландии, и Гискес тотчас же стал думать над тем, каким образом можно было бы «реанимировать» «UBX» для ведения радиоигры, которая сулила весьма значительные выгоды. Если бы немцы взяли на себя руководство работой радиостанции, которую англичане все еще считали передающей сообщения от имени голландских подпольщиков, Абвер заполучил бы множество сведений о намерениях противника из инструкций, присылаемых из Лондона.


Он смог бы использовать эту информацию для противодействия военным усилиям англичан, а также для ликвидации других групп Сопротивления. Абвер снабжал бы английскую разведку дезинформацией, надеясь, что в результате провала планов, построенных на этой дезинформации, английское командование утратит доверие к своей разведке. Со своей стороны голландские подпольщики хорошо знали об опасностях радиоигры и, чтобы воспрепятствовать немцам, устанавливали мины-ловушки в передающей аппаратуре и у дверей в помещения, откуда вели свои радиопередачи, а также оставляли на столах «недопитые» бутылки с отравленным вином.

Но «UBX» оказалось не так-то просто «реанимировать». Отсутствовали некоторые важные детали, необходимые для того, чтобы сделать «реанимацию» правдоподобной, а радист отказался сообщить их на допросе. Были захвачены еще две нелегальные радиостанции, однако попытки «реанимировать» их также были безуспешными. Эти неудачи только разожгли стремление Гискеса добиться успеха.

В январе 1942 г. у Гискеса появились некоторые надежды. Риддерхоф сообщил, что подпольная группа, в которую он внедрился, должна получить из Англии оборудование, которое будет сброшено на парашюте, и что об этом была достигнута договоренность по радио. На донесении Риддерхофа Гискес с раздражением написал: «Идите вы с вашими сказками на Северный полюс. Между Голландией и Англией никакой радиосвязи нет». Однако несколько дней спустя функабвер засек обмен сообщениями между радиостанцией с позывными «RLS» на юге Голландии и другой радиостанцией с позывными «РТХ» севернее Лондона, откуда осуществлялась связь со многими подпольными радиостанциями в Европе. Риддерхоф подтвердил, что «RLS» входит в его подпольную группу. Связной Риддерхофа, докладывая об этом Гискесу, лукаво упомянул о его реплике про «Северный полюс». Гискес рассмеялся и предложил назвать предстоящую радиоигру «Северный полюс».

Радиостанция «RLS» была немедленно взята под тщательное наблюдение. Вскоре функабвер установил порядок ее работы в эфире, а радиопеленгаторы засекли передатчик, работавший в одном из домов на улице Фаренгейт в Гааге.


Риддерхоф поставлял для этой радиостанции как ложные, так и достоверные данные. Например, информацию о том, что немецкий крейсер «Принц Евгений» находится в порту города Шейдама. В результате в течение месяца Гискес собрал достаточное количество материала по «RLS», чтобы приступить к долгожданному «функшпилю».

6 марта 1942 г. в 6 часов вечера 4 замаскированных полицейских автомобиля блокировали дом на улице Фаренгейт. Гискес рассчитывал накрыть передатчик, прежде чем он выйдет на связь, чтобы помешать радисту сообщить в Лондон о провале. Но радист, предупрежденный домовладельцем о том, что около дома появились несколько автомашин с людьми, прервал передачу и, прихватив с собой 3 неотправленные шифровки, попытался скрыться. Он был схвачен в нескольких метрах от дома. Ворвавшись в его квартиру, полиция обнаружила чемоданчик с рацией и документами около черного хода, куда их отнесла жена домовладельца.

Началась игра в кошки-мышки. При обучении в английской разведшколе радиста Хьюберта Лоуэрса инструктировали, что немцы попытаются (сначала уговорами, а затем и пытками) добиться от него сотрудничества, чтобы в Англии не смогли догадаться о провале по внезапной смене его почерка. И поскольку было желательно, чтобы Лоуэрс избежал пыток и не выдал действительно важных сведений, ему было приказано притвориться, что он согласен сотрудничать, предупредив при этом Лондон об аресте и компрометации рации. Лоуэрс должен был послать предупреждение путем изъятия из своих радиопередач специального контрольного сигнала. Этот сигнал должен был включаться в каждое сообщение для удостоверения его подлинности. Если в принятом сообщении контрольный сигнал отсутствовал или был передан неправильно (можно было ожидать, что немцы не хуже своих противников знают о необходимости присутствия такого сигнала в радиопередаче), это должно было насторожить Лондон.

Тогда англичане могли бы начать двойную радиоигру. Немцы считали бы, что они дурачат англичан, снабжая их ложными данными и выкачивая из них достоверную информацию, а англичане били бы немцев их собственным оружием и поставляли бы им дезинформацию, а сами бы делали выводы об истинных планах немцев, изучая те ложные данные, которые немцы посылали в Лондон.


Этот колоссальный «обман обманщиков», эта радиоигра против радиоигры, эти честолюбивые мечты первоклассных разведчиков могли бы стать реальностью, если бы в радиопередачах Лоуэрса своевременно было замечено отсутствие контрольного сигнала.

Немцы начали склонять Лоуэрса к сотрудничеству даже еще до того, как они увезли его с улицы Фаренгейт. Начальник подразделения функабвера лейтенант Хейнрикс заявил, что может прочитать все три шифровки, найденные у Лоуэрса. Лоуэрс впоследствии вспоминал: «Он* хотел дать мне возможность спасти свою жизнь путем добровольного раскрытия подробных деталей моего шифра и добавил, что, сделав это, я избавлю его от лишних хлопот. Я счел благоразумным согласиться на это предложение и обещал, что я исполню его желание, если ему удастся дешифровать хотя бы одно из 3 сообщений, найденных у меня. К моему удивлению, он тотчас же согласился, сел за стол, глубоко задумался и минут через 20 торжествующе воскликнул: «Все ясно! «Крейсер «Принц Евгений» стоит в Шейдаме» — ведь так?» Это была информация, исходившая от Риддерхофа. Хейнрикс использовал ее как подсобный материал для вскрытия шифра.

* Лейтенант Хейнрикс.

Удивленный этой демонстрацией всезнания Лоуэрс сдержал свое обещание относительно передачи подробных сведений об используемом шифре, однако «забыл» упомянуть о своем контрольном сигнале. В конце допроса Гискес неожиданно спросил Лоуэрса: «А какую ошибку вы должны сделать?» Контрольный сигнал Лоуэрса состоял в том, что он должен был преднамеренно сделать ошибку в 16-м знаке открытого текста. Эта ошибка должна была быть такой, что ее ни при каких обстоятельствах нельзя было совершить в результате случайного добавления или пропуска одной точки или одного тире по международному коду Морзе. То есть вместо «s» («...») нельзя было поставить «i» («..») или «h» («....»), а надо было передать, например, «t» («-»).

Однако случилось так, что в двух из трех захваченных сообщений 16-й буквой была «о» в слове «stop»*. Лоуэрс вместо «о» («- - -») в одном случае поставил «i» («..»), а в другом — «е» («.»).


Это удачное совпадение дало ему возможность придумать ложный контрольный сигнал, который не противоречил тому, что было известно Гискесу. Лоуэрс сказал, что в соответствии с этим сигналом в каждом сообщении следует слово «stop» один раз заменить словом «step» или «slip».

* «Стоп»

Немцы приняли слова Лоуэрса за чистую монету. Они так и не заметили, что ни третье из захваченных сообщений, ни перехваченные ранее сообщения не удовлетворяли этому условию. А может, они посчитали, что Лоуэрс просто допустил ошибки.

Лоуэрс дал согласие работать на передатчике «RLS», причем он сам должен был зашифровывать сообщения, чтобы вставлять в них контрольный сигнал. Лоуэрс был уверен, что голландское отделение Управления специальных операций* (УСО) обратит внимание на отсутствие контрольного сигнала и примет соответствующие меры.

* Управление специальных операций — английская спецслужба, в годы Второй мировой воины руководившая работой подполья в Европе.

Первый радиосеанс с участием Лоуэрса состоялся 12 марта в 2 часа дня. Лоуэрс отправил шифровки, которые он не успел радировать в Лондон 6 марта. Контрольный сигнал в этих сообщениях был, разумеется, подлинным, поскольку в них содержалась правдивая информация, которую Лоуэрс так или иначе должен был передать. В следующем сообщении «RLS» по указанию Гискеса попросила, чтобы подготовленный ранее выброс снаряжения с парашютом был произведен в другом районе, чем это было оговорено ранее. 25 марта УСО сообщило о своем согласии, а еще два дня спустя передало предупреждение о выбросе. Это был критический момент. Контрольный сигнал УСО был подлинным, способ зашифрования также не вызывал никаких сомнений. Может быть, англичане придумали какую-то ловушку? Вместо обещанного снаряжения самолет доставит бомбы, и на воздух взлетят не только надежды Абвера на радиоигру, но и несколько самих абверовцев. Лоуэрс, рассчитывавший, что в УСО обнаружат его ложный контрольный сигнал, надеялся, что так оно и произойдет.

27 марта Гискес и группа абверовцев укрылись в кустах можжевельника на болоте.


Вскоре после полуночи послышался шум самолета, направлявшегося к треугольнику, образованному красными и белыми световыми сигналами. За его хвостом показались 5 больших темных предметов, устремившихся к земле. Сброшенные на парашютах большие черные ящики приземлились с глухим стуком. Самолет мигнул полетными огнями, повернул на запад и исчез в тумане. Немцы радостно пожали друг другу руки. Первый успех был достигнут.

А как же контрольный сигнал? Почему же он не сработал? Из-за глупости и нерадивости сотрудников УСО, у которых было единственное оправдание — слабость агентурных передатчиков и низкая квалификация подпольных радистов. Вследствие этого сообщения подпольщиков очень редко принимались без искажений и помех. В некоторых случаях шифровальщики голландского отделения УСО вообще не могли установить, сделана ли данная ошибка преднамеренно, чтобы подтвердить контрольный сигнал, или же это обычное искажение. От 5 до 15% получаемых сообщений были настолько исковерканы, что читавшие их шифровальщики были рады, если им вообще удавалось прочитать открытый текст. В этих случаях ни о каких опознавательных сигналах не могло быть и речи. Но даже если сделать скидку на тяжелые обстоятельства, все равно небрежность сотрудников УСО была преступной. В огромном большинстве случаев, когда не было никаких сомнений в отсутствии контрольного сигнала, сообщения все равно принимались как достоверные. Некоторые из них были даже специально помечены: «Опознавательный сигнал отсутствует», однако УСО почему-то их не браковало. Таким образом, в результате пренебрежения к мерам предосторожности, которые оно само же и ввело, УСО попало в ловушку, расставленную противником.

За первым успехом немцев в радиоигре «Северный полюс» последовали другие. Несколько раз сбрасывались на парашюте предметы снаряжения, и с каждым разом росла уверенность Гискеса. В начале мая 1942 г. немцы, ловко использовав ряд промахов движения Сопротивления, получили в свои руки контроль над всеми подпольными сетями радиосвязи в Голландии.


В итоге Гискес вел радиоигру с УСО по 14 линиям. Сам Гитлер регулярно читал отчеты об этой радиоигре.

Во многих радиопередачах по-прежнему отсутствовал контрольный сигнал: один только Лоуэрс в течение целых 7 месяцев передавал свои сообщения без этого сигнала. В УСО несколько раз задумывались над тем, не удалось ли противнику внедриться в голландское подполье, и не следует ли оборвать с ним связь. Однако каждый раз принималось решение продолжать контакты на том основании, что контрольные сигналы считались «недостаточно надежным средством проверки».

Яркой иллюстрацией неразберихи, царившей в голландском отделении УСО, может служить, например, тот факт, что на 14 передатчиках, участвовавших в радиоигре, работало всего лишь 6 радистов, которые были настолько перегружены, что Гискес хотел вывести из радиоигры некоторые рации, послав сообщения о том, что они ликвидированы немцами. УСО или вообще не записывало почерк своих агентов перед их отправкой, или же не желало утруждать себя сверкой принимаемых передач с этими записями. С другой стороны, во многих сообщениях содержался правильный контрольный сигнал. Заслуга в том, что они выглядели правдоподобно, принадлежала немецкому криптоаналитику Эрнсту Маю, полному, коротко подстриженному пруссаку лет под сорок, который тщательно изучал шифры движения Сопротивления и содержавшиеся в них «ошибки».

Для успешного ведения игры «Северный полюс» требовалось гораздо больше, чем просто изобретать ложные сообщения и передавать их в эфир. Необходимо было регулярно выполнять распоряжения, поступавшие из Лондона. Как мог Абвер поддерживать уверенность УСО в том, что его подпольные группы действительно работают нормально? Гискесу приходилось изощряться в придумывании различных уловок и отговорок, а иногда даже предпринимать реальные меры для оказания содействия англичанам. В большинстве случаев эти меры сводились к тому, что сбитым английским летчикам помогали бежать в Испанию. Когда эти летчики добирались до Англии, они на все лады превозносили помощь, которую им оказали голландские подпольщики.


УСО, имея в качестве доказательства своей эффективной работы живых летчиков, ни о чем таком не подозревало. А когда УСО приказало подпольной группе в Голландии взорвать антенны немецкой радиостанции, Гискес ответил сообщением о том, что попытка не удалась из-за минного поля вокруг антенн.

Однажды в Голландию был сброшен на парашюте новый английский агент, который сразу же попал в руки Абвера. Он рассказал, что до 11 часов утра следующего дня должен послать в Лондон условное сообщение «Экспресс отправился вовремя», а иначе в УСО будут считать, что он захвачен немцами. Гискес, быстро найдя выход из положения, сообщил через другую радиостанцию, участвовавшую в «функшпиле», что английский агент приземлился неудачно и находится в бессознательном состоянии. А 4 дня спустя УСО получило сообщение о том, что этот агент умер, так и не придя в сознание.

Гискес дошел даже до того, что организовал взрыв баржи в гавани Роттердама на глазах у нескольких тысяч голландцев, которые кричали от восторга, а затем, приписав эту акцию движению Сопротивления, поместил статьи о ней в контролируемых немцами газетах в надежде на то, что они попадут в Англию, и эго подтвердит правдоподобность сообщений, составляемых в ходе «функшпиля».

Что же касается Лоуэрса, то он был просто вне себя. Сначала он считал, что Лондон ведет свою радиоигру с Абвером, но потом понял, что произошла серьезная ошибка, и стал искать другие способы дать знать УСО об истинном положении вещей. Лоуэрс обманным путем радировал в Лондон слово «caught»*: вместо сигнала «QRU» («- -.-.-…-»), который означает «У меня ничего для вас нет», он передал сигнал «CAU» («.-..-..-») и далее свой позывной по коду Морзе, который он выбрал сам как «GHT». И хотя Лоуэрсу удалось сделать это незаметно для немцев, в Лондоне его намек не поняли. Затем Лоуэрс попытался снова передать слово «caught», несколько изменив какую-нибудь похожую 5-значную группу шифртекста и добавив к ней тире для обозначения «t». В конце концов он передал слово «caught» под видом ошибки, повторив ее несколько раз как бы в приступе раздражения.


Но ответа так и не дождался.

* «Пойман».

В результате Гискесу удалось эффективно вести радиоигру «Северный полюс» в течение 20 месяцев. Она завершилась лишь после того, как два английских агента сбежали из тюрьмы и, пробравшись в Швейцарию, связались с УСО. Но Гискес нашел выход и здесь: он попытался скомпрометировать этих агентов, послав через одну из радиостанций «Северного полюса» сообщение о том, что их побег был организован немцами специально для внедрения в УСО. Но когда 23 ноября 1943 г. убежали еще три английских агента, «функшпиль» подошел к концу. Гискес осознал это после того, как из Англии стали поступать сообщения, содержавшие одну лишь дезинформацию.

Тем не менее радиоигра «Северный полюс» продолжалась еще несколько месяцев, так как обе стороны пытались извлечь хоть какие-то преимущества из передачи ложных сообщений, не имеющих никакого реального значения. Абвер первым решил прекратить это бесполезное занятие. Гискес составил и отправил открытым текстом последнее сообщение, которое адресовал руководителям голландского отделения УСО:

«Господам Бланту, Бингхэму и К°, Лондон.

Нам стало известно, что в течение некоторого времени вы пытались вести свои дела в Голландии без нашей помощи. Мы в курсе этого, поскольку давно и к нашему взаимному удовлетворению мы действуем там в качестве ваших единственных представителей. Тем не менее мы можем заверить, что, если у вас появится намерение нанести нам достаточно представительный визит, мы, как и прежде, окажем вашим эмиссарам достойное внимание и столь же теплый прием.

Надеемся вскоре увидеться с вами».

Гискес приказал, чтобы это издевательское сообщение было передано 1 апреля 1944 г. Его отправили все 10 радиопередатчиков, участвовавших в радиоигре. 4 английские станции подтвердили его прием, а 6 просто не ответили на вызовы. Радиоигра «Северный полюс» была окончена.

В ходе этой радиоигры немцы получили от англичан более 13 тонн взрывчатых веществ, 3 тысячи автоматов, 5 тысяч пистолетов, 2 тысячи ручных гранат, 75 радиопередатчиков, 500 тысяч патронов и полмиллиона голландских гульденов наличными.Были захвачены 54 английских агента, 47 из которых были расстреляны без суда и следствия. Радиоигра «Северный полюс» предрешила крушение всех надежд англо-американских союзников на организацию жизнеспособного движения Сопротивления на территории Голландии. Благодаря ей немецкие оборонительные сооружения в этом районе остались целыми и невредимыми: диверсанты даже не пытались их уничтожить. Она ввела англичан и американцев в заблуждение относительно возможностей немецких войск в Голландии. Ко всеобщему удивлению, Гаага была освобождена лишь через 7 месяцев после высадки союзных войск в Нормандии.

Это было самым тяжелым поражением англо-американских союзников в тайной войне разведок в годы Второй мировой войны.

Русская криптология

Хотя появление тайнописи в России датируется XII-XIII веками, использование криптографии для засекречивания государственной переписки началось лишь в эпоху правления Петра I. Чрезвычайная осторожность, которую русские проявляли в вопросах криптографии, свидетельствует о том, что в России криптографы приобретали навыки работы единственно правильным путем — практикуясь в криптоанализе. В XVIII веке Россия переняла у Запада одно из его полезных нововведений — «черные кабинеты». Так же, как в Англии и Австрии, у русских они размещались в почтовых отделениях. В число сотрудников «черных кабинетов» входили специалисты по вскрытию конвертов и подделке печатей, переводчики и дешифровальщики.

«Черные кабинеты» действовали в царской России со времен правления императрицы Елизаветы. Посол Франции маркиз Шетарди определенно знал, что русские вскрывают его корреспонденцию. Однако текст его писем был зашифрован, и Шетарди чувствовал себя в полной безопасности, так как был уверен, что русские недостаточно образованны, чтобы вскрыть его шифр. Неизвестно, насколько он был прав в отношении русских, но для трех немцев, работавших в русском «черном кабинете», это был отнюдь не крепкий орешек. Шетарди допустил ошибку, когда в письме домой неуважительно отозвался о русской императрице, написав, что она «полностью находится во власти своих прихотей» и является «довольно фривольной и распутной женщиной». Это письмо попало в руки канцлера императорского двора графа Алексея Бестужева-Рюмина, который только и ждал случая, чтобы отомстить Шетарди, который сплел вокруг Бестужева сеть интриг в связи с англофильскими настроениями графа. Письмо было показано Елизавете, которая, будучи ослепленной своими симпатиями к Франции, отказалась ему поверить до тех пор, пока оно не было дешифровано в ее присутствии. На следующий день. 17 июня 1744 г., когда Шетарди прибыл в свою резиденцию, ему была вручена нота, в соответствии с которой в течение 24 часов французский посол должен был покинуть пределы России.
Шетарди заявил протест. Тогда русские начали зачитывать ему его же собственные письма. «Достаточно», — сказал он и отправился упаковывать вещи.

В конце XVIII века информация, получаемая с помощью криптоанализа, по-прежнему продолжала служить источником ценных сведений для министерства иностранных дел России. 26 марта 1800 г. министр иностранных дел Панин писал из Петербурга своему послу в Берлине: «В нашем распоряжении есть шифры, с помощью которых король* переписывается со своим поверенным в делах в России. В случае, если у вас возникнут подозрения в вероломстве министра иностранных дел Пруссии графа Кристиана фон Хаугвитца, то ваша задача будет состоять в том, чтобы под каким-нибудь предлогом заставить его написать сюда письмо по интересующему нас вопросу. Сразу же, как только будет дешифровано его письмо или письмо его короля, я проинформирую вас о его содержании».

* Пруссии.

Спустя 12 лет после этого русские дешифровальщики внесли свой вклад в достижение победы над Наполеоном. Французский полководец определенно не придавал большого значения криптографии. Во время почти всех своих военных кампаний, в том числе и русской, Наполеон использовал один довольно простой шифр. Даже если бы его генералы не злоупотребляли лишь частичным зашифрованием своих посланий, то и тогда их криптограммы все равно были бы дешифрованы русскими криптоаналитиками. Русский император Александр I обильно процитировал переписку генералов Наполеона в своих воспоминаниях о войне. А однажды, во время званого обеда, данного им в Париже в честь французских маршалов через несколько лет после окончания войны с Наполеоном, Александр упомянул о том, что читал секретную французскую переписку. Маршал Макдональд, вспомнив, что один из французских генералов оказался перебежчиком, сказал: «Ваше величество, нет ничего удивительного в том, что вы смогли дешифровать нашу переписку, ведь кто-то передал вам ключи». Александр отверг это утверждение. Приняв серьезный вид и положив одну руку на сердце, а вторую подняв вверх, он сказал: «Нет.


Я даю вам мое честное слово». Русские криптоаналитики могли гордиться тем, что их достижения пропагандировал сам царь.

В XIX веке криптоанализ постепенно превратился в орудие царского деспотизма. По всей стране нарастало движение за свободу. Одним из методов, с помощью которых «охранка»* следила за подпольщиками, было использование «черных кабинетов» для ознакомления с содержанием писем и телеграмм подозреваемых лиц.

* «Охранка» — царская тайная полиция.

Постоянно функционирующие «черные кабинеты» были созданы при почтовых отделениях Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы, Киева, Харькова, Риги, Вильно, Томска и Тифлиса. Кроме них, были еще временные, которые создавались в других городах по мере необходимости. Большинство сотрудников «черных кабинетов» были иностранцами, являвшимися подданными России. В основном это были немцы, говорившие на русском языке с большим акцентом, поскольку в целях собственной безопасности они вели изолированный образ жизни. Для вскрытия писем, как правило, использовался пар или горячая проволока, с помощью которых снималась восковая печать. Начальник киевского «черного кабинета» Карл Зиверт, впоследствии осужденный как австрийский шпион, изобрел устройство, которое полностью исключало возможность случайной поломки или обгорания печати, свидетельствовавших о том, что конверт был распечатан. Это устройство представляло собой тонкую круглую отполированную палочку размером с вязальную спицу, расщепленную примерно до половины. Зиверт вводил палочку под клапан конверта, разрезом захватывал письмо, наматывал его на палочку и извлекал из конверта, не оставляя после себя каких-либо видимых повреждений.

«Черные кабинеты» направляли добытые воровским путем криптограммы в «охранку», где был квалифицированный специалист по криптоанализу, некто, Иван Зыбин, обладавший почти сверхъестественными способностями. Начальник «охранки» в Москве П. Заварзин вспоминает, что это был высокий худой, смуглый 40-летний мужчина с длинными волосами, расчесанными на пробор, имевший живой и проницательный взгляд.


«По отношению к своей работе он был фанатиком, если не маньяком. Чтобы вскрыть простой шифр, ему было достаточно увидеть его только один раз. Если же ему приходилось иметь дело со сложным шифром, то он почти впадал в состояние транса, из которого выходил лишь тогда, когда шифр был вскрыт», — писал Заварзин.

Однажды в 1911 г. Заварзину пришлось привлечь Зыбина к работе над перехваченным письмом, в основном состоявшим из дробей. Зыбин приехал из Петербурга и, успев только поздороваться с Заварзиным, попросил дать ему письмо. Чиновник дал ему копию, но Зыбин хотел получить оригинал. Он уже было направился за ним на почту, когда ему сказали, что письмо отправлено. Заварзин уступил гостю свой стол, и вскоре Зыбин с головой ушел в работу, быстро заполняя разложенные перед ним листы бумаги. Когда Заварзин вернулся, чтобы пригласить Зыбина на обед, то ему пришлось обратиться к Зыбину дважды, прежде чем его слова были услышаны. За обеденным столом, все еще находясь в состоянии транса, Зыбин поел супа, затем перевернул тарелку и попытался писать на ней. Но так как карандаш на тарелке не был виден, он начал писать на манжетах, не обращая ни на кого внимания. Вдруг он вскочил со стула и закричал: «Тише едешь — дальше будешь»!

После этого Зыбин сел, отдохнул и съел обед, как нормальный человек. Он объяснил Заварзину, что повторения букв в письме дали ему ключ к шифру. Выкрикнутая им фраза «Тише едешь — дальше будешь» и была искомым ключом. В дешифрованном письме шла речь о пересылке в Киев нескольких картонных коробок. В этих коробках, вероятно, находилась взрывчатка, так как в то же самое время русский император планировал совершить туда поездку. Заварзин немедленно установил наблюдение за адресатами письма и помешал им организовать покушение на императора.

Зыбин рассказывал, что только однажды не смог вскрыть шифр, которым было написано письмо, посланное австрийским шпионом. «Но это было очень давно, — признался он Заварзину. — Сейчас это исключено». Начальник «охранки» Алексей Васильев также поделился своими воспоминаниями о Зыбине.


Однажды во время налета на один из домов в Севастополе был найден лист бумаги, исписанный цифрами. Васильев передал его Зыбину, который тут же предложил затребовать из Севастополя все книги, найденные в этом доме. Вскоре после их прибытия, выяснив, что для шифрования была использована повесть Куприна «Поединок», Зыбин вручил Васильеву полученный открытый текст. За эту работу Зыбин получил повышение по службе и был отмечен наградой. В другом случае прочесть письмо террористов Зыбину помогло знание цены одного фунта динамита, которую ему сообщил Васильев.

Перед Первой мировой войной Россия провела одну из крупнейших для того времени разведывательных операций, вынудив полковника Редля выдать ей стратегические планы генштаба Австро-Венгрии. Боясь появления в России доморощенного Редля, начальник армейского шифровального бюро полковник Андреев вплоть до последней минуты перед началом боевых действий воздерживался от рассылки копий нового шифра, предназначенного для использования в период войны. Эта мера предосторожности привела к печальным последствиям.

Русскими планами ведения военной кампании против Германии предусматривалось вторжение двух армий на территорию Восточной Пруссии. Армия под командованием генерала Раненкампфа должна была вести наступление строго в западном направлении и боевыми действиями сковать немцев. Перед армией генерала Самсонова, располагавшейся южнее, была поставлена задача обойти Мазурские болота, выйти в тыл немцам и, блокировав пути отхода, уничтожить их. Естественно, что успешное решение этой задачи предполагало согласованное и тщательное взаимодействие двух русских армий.

К сожалению, российская служба связи совершенно не отвечала предъявлявшимся к ней требованиям. Когда армии Раненкампфа и Самсонова оказались разделенными Мазурскими болотами и стали осуществлять связь друг с другом в основном по радио, выяснилось, что в армии Раненкампфа новый шифр получили и старый уничтожили, а у Самсонова все еще действовал старый шифр. В результате переговоры между ними некоторое время велись по радио в открытую.



К этому надо добавить, что и материальное обеспечение русских армий было налажено из рук вон плохо. В распоряжении армии Самсонова находилось немногим более шестисот километров провода, который был вскоре израсходован. Такое скудное обеспечение резко отличалось от снабжения вооруженных сил Англии и Франции, которые на Западном фронте ежедневно расходовали почти в десять раз больше провода. В то же время средства радиосвязи использовались только в штабах обеих русских армий и в штабах подчиненных им корпусов. Штабы дивизий и штабы более низкого звена радиосвязи не имели. Поэтому штабы корпусов для связи с дивизиями были вынуждены использовать проводные средства. А штабы армий, в свою очередь, потратили мизерные запасы провода для связи с тыловым командованием. В результате радио осталось единственным средством связи между штабами корпусов и армий.

Содержание их радиопереписки не представляло тайны для противника. Общая неэффективность проведенной Россией мобилизации пагубно сказалась и на доведении до войск новых военных шифров и ключей к ним. Например, 13-й корпус армии Самсонова не имел ключей для чтения криптограмм, поступавших от его соседа, 6-го корпуса. По прошествии двух недель после начала войны русские связисты даже не пытались шифровать свои сообщения, а передавали их по радио открытым текстом.

Восточная Пруссия уже в то далекое время в буквальном смысле слова была опутана телефонными проводами. С любой захудалой фермы немцы могли докладывать о продвижении русских армий прямо в свои штабы. Русская военная разведка обнаруживала потайные телефоны в погребах и даже в пчелиных ульях. В отсутствие достаточных запасов телефонного провода командование российских войск пыталось вести переговоры по телефону из квартир местных жителей, что отнюдь не способствовало сохранению содержания этих переговоров в тайне.

В соответствии со стратегическими планами, армия под командованием Раненкампфа 17 августа начала продвижение в глубь Восточной Пруссии. Для ее обороны немцы оставили только одну армию, так как в их стратегические планы входил, в первую очередь, быстрый разгром Франции.


Эта немецкая армия не уступала ни одной из двух русских армий, но была слабее их объединенных сил, и поэтому германским генеральным штабом предусматривалось поочередное нанесение ударов по русским армиям.

После боя с Раненкампфом при Гумбиннене немцы оставили свои позиции и начали поспешный отход. Им удалось остановиться только тогда, когда они уже отошли на тридцать километров. Все же немецкие войска до некоторой степени потрепали армию Раненкампфа, и тот, вместо развития успеха, на время остановил свое наступление.

Перепуганный немецкий командующий уже был готов оставить пределы Восточной Пруссии. О своих намерениях он доложил верховному командованию, которое начало подыскивать ему замену. Но его талантливый начальник штаба М. Гофман сообщил, что армия Самсонова очень далеко вклинилась на территорию Пруссии, и убедил своего шефа в необходимости нанесения удара по этому флангу русских войск. Он предложил снять с фронта два немецких корпуса, действовавших против Раненкампфа, перебросить их по отличным железным дорогам Германии на южное направление и нанести внезапный удар по южной группировке под командованием Самсонова.

Перевозки уже начались, когда прибыли новый командующий немецкими войсками Гинденбург и его начальник штаба Людендорф. Они оставили план операции без изменений. В северной части линии фронта Людендорф поставил кавалерийский заслон для прикрытия отхода войск с занимаемых позиций и наблюдения за войсками Раненкампфа. Распыление сил являлось нарушением стратегической военной доктрины Германии, в основу которой был положен принцип их концентрации. Когда 24 августа в немецком штабе шло обсуждение всех плюсов и минусов варианта Гофмана, мотоциклист привез две перехваченные русские радиограммы. Они были присланы начальником радиостанции крепости Кенигсберг. Подчиненные ему операторы у которых было мало документов для передачи, чтобы как-то развлечься, стали прослушивать работу русских радиостанций.

Обе радиограммы поступили от штаба 13-го корпуса армии генерала Самсонова и были переданы открытым текстом, так как штаб этого корпуса все еще не получил соответствующие ключи к шифрам.


В них точно указывались пункты назначения частей корпуса, ожидаемое время их прибытия и планы действий. Эти данные полностью совпали с содержанием директивы, обнаруженной накануне в сумке убитого русского офицера. Перехваченные сообщения не дали главного — информации о намерениях Раненкампфа. Но, несмотря на это, Людендорф решил, что при наличии таких сведений ради достижения полной победы над Самсоновым стоило пойти на риск. Был отдан приказ о передислокации остальных немецких войск.

На следующее утро после совещания в немецком штабе появился документ, который положил конец сомнениям Гинденбурга и Людендорфа. Это была перехваченная радиограмма. Раненкампф передал ее открытым текстом своему 4-му корпусу. В ней, в частности, было сказано, что его армия будет продолжать наступление, и обозначался рубеж, на который она собиралась выйти. Немцам стало ясно, что Раненкампф намеревался и далее продвигаться вперед черепашьим шагом.

Поспешный уход немцев, следы которого обнаружил генерал Раненкампф, когда неторопливо проезжал по оставленным ими позициям, лишний раз утвердил его в ошибочности мнения о всеобщем отступлении немецких войск после Гумбиннена. Он не намерен был оказывать на немцев сильное давление, так как боялся отбросить их из Восточной Пруссии раньше, чем Самсонов сможет их разбить.

Немцы, в свою очередь, сразу же сделали вывод, что Раненкампф своевременно не выйдет ни на один из рубежей, чтобы нанести удар по тылам немецких войск раньше предполагаемого разгрома Самсонова. Получив передышку, они решили бросить все свои силы против армии Самсонова.

В то же утро связист вручил Гофману еще одну перехваченную радиограмму, также переданную открытым текстом. Самсонов отправил ее в шесть утра злополучному 13-му корпусу, у которого не было шифра. В ней содержалась полная характеристика обстановки с подробным описанием последующих действий войск армии Самсонова. Равного этому прецедента не было во всей военной истории.

При разработке своих планов немцы учли слабости в расположении русских войск.


Генеральное сражение началось 26 августа, а к 30 августа немецкие войска взяли русских в железное кольцо, из которого смогли уйти только две тысячи человек. Армия Самсонова перестала существовать. Мертв был и ее командующий, в отчаянии покончивший жизнь самоубийством. После одержанной победы Гинденбург стал настолько популярен, что был назначен верховным главнокомандующим, а после войны — президентом.

Гофман, подавший идею этой блестящей операции, указал причину ее сокрушительного успеха в своей книге «Война упущенных возможностей»: «Русская радиостанция передала приказ в нешифрованном виде, и мы перехватили его. Это был первый из ряда бесчисленных других приказов, передававшихся у русских в первое время с невероятным легкомыслием... Такое легкомыслие очень облегчало нам ведение войны на Востоке, иногда лишь благодаря ему и вообще возможно было вести операции». Сказано ясно. Перехват незашифрованных сообщений русских войск позволил немцам одержать победу в первой битве в мировой истории, на исход которой решающим образом повлияла несостоятельность в вопросах криптографии.

Хотя в начале войны Россия испытывала большие трудности в обеспечении своих войск всем необходимым, в том числе и средствами связи, уже в первой половине сентября 1914 г. ей удалось полностью снабдить их шифровальными средствами. 14 сентября российская ставка верховного главнокомандования отдала распоряжение о том, что все военные приказы подлежат зашифрованию.

Принятая шифрсистема основывалась на многоалфавитном шифре цифровой замены, в котором допускалось зашифрование нескольких букв подряд по одному алфавиту. Этот шифр представлял собой таблицу, в верхней части которой в строку были выписаны буквы русского алфавита. Сама таблица состояла из восьми строк двузначных цифровых групп, выписанных в произвольном порядке. Строки отличались друг от друга порядком расположения в них этих групп. Слева они были бессистемно пронумерованы. При зашифровании эти строки использовались поочередно: сначала под номером один, потом два и так далее.


Каждая из строк применялась для зашифрования нескольких знаков открытого текста. Количество знаков, подлежащих шифрованию данной строкой, определялось самим шифровальщиком. Для того чтобы адресат мог расшифровать полученное сообщение, в его заголовке пять раз проставлялась цифра, соответствующая количеству знаков, которые были зашифрованы каждой из строк. Когда в процессе шифрования оператор хотел изменить это число, он вставлял в текст шифровки пятизначную группу, элементами которой была одна и та же цифра, соответствующая новому числу знаков, шифруемых одной и той же строкой. Таким образом, шифртелеграммы русской армии состояли из групп букв, зашифрованных одним и тем же алфавитом. Длина каждой группы букв определялась однозначно по пятизначной цифровой группе, состоявшей из одной и той же цифры.

Уже к 19 сентября молодой одаренный начальник русского отделения дешифровальной службы Австро-Венгрии капитан Герман Покорный вскрыл эту систему и полностью восстановил все строки. Дело в том, что такие шифрсистемы не представляли непреодолимых преград для криптоаналитиков, поскольку в шифртексте зачастую сохранялась структура наиболее часто встречавшихся в открытом тексте слов, таких, как «атака» и «дивизия», которые полностью шифровались одной строкой таблицы. К тому же поначалу русские связисты нередко вставляли открытый текст в шифрованный. Вскоре одновременное использование открытых и шифрованных текстов в сообщениях было запрещено, но было уже слишком поздно, и оно сыграло свою негативную роль.

Первую важную шифртелеграмму Покорный прочитал 25 сентября. Это было длинное донесение генерала Новикова о результатах разведки с примечанием в конце: «Я принял решение не форсировать Вислу». Шифртелеграмма была отправлена в 8.40 утра, а в 16.00 офицер связи австрийских войск довел до сведения немецкого штаба ее содержание. Знание решения, принятого генералом Новиковым, обеспечило успех действий австро-немецких войск в начальной стадии битвы на реке Висле.

Чтение другой шифрпереписки тоже оказало большое влияние на ход боевых действий.


Из телеграммы полковника русской кавалерийской дивизии князя Ингалищева немцы узнали о готовившемся наступлении на крепость Перемышль. Предупрежденный об этом комендант крепости успешно отражал атаки, пока наступление австрийских войск не вынудило нападавших в середине октября снять осаду крепости. Во время этого наступления группа Покорного читала ежедневно до тридцати шифртелеграмм противника.

Примерно в это же время русские впервые сменили шифр. Сами строки остались без изменений, переменился порядок выбора строк для шифрования. Новый шифр был вскрыт Покорным в течение нескольких минут: все трудности отпали, когда одна из русских радиостанций передала зашифрованную новым шифром телеграмму, переданную еще до смены шифра.

Продолжали развивать свою дешифровальную службу и немцы. Профессор филологии Кенигсбергского университета Людвиг Дойбнер был зачислен в народное ополчение Германии в качестве переводчика русского языка. Он начал свою службу на поприще криптоанализа с перевода перехваченных сообщений, переданных в открытую. По мере появления в этих текстах зашифрованных слов он пытался прочитать и их. Постепенно у профессора накопился такой опыт работы в этой области, что он мог читать и полностью зашифрованные тексты противника.

В середине сентября 1914 г. Дойбнер был вызван я штаб и назначен руководить переводчиками, отобранными для обучения криптоанализу. После подготовки из них была образована дешифровальная группа при штабе. Каждый вечер к 11 часам она направляла Людендорфу уже прочитанные криптограммы. Тот ожидал их с большим нетерпением и часто спрашивал у своих подчиненных, есть ли дешифрованные криптограммы противника. Приказы, которые Людендорф отдавал на следующий день, в значительной мере основывались на информации, полученной от дешифровальщиков. Если же прочитанные криптограммы не доставлялись вовремя, он сам отправлялся в дешифровальную группу, чтобы выяснить причины задержки. А когда в перехваченных и обработанных радиограммах противника не содержалось ценных данных, Людендорф выражал недовольство по поводу того, что дешифровальная группа работает недостаточно внимательно.


Однако такое случалось редко.

Вскоре была установлена прямая телефонная связь между группами Покорного и Дойбнера. Они совместно читали почти все русские шифрсообщения, полученные на постах перехвата. Из радиообмена стало известно о планировавшемся русском наступлении на Силезию, являвшуюся промышленным центром Центральной Европы. К концу сентября перед Гинденбургом и Людендорфом лежала информация о составе, дислокации, численности и планах русских войск, которая почти ничем не отличалась от плана, разработанного в русской ставке. Неизвестна была только дата начала наступления, но немцы решили взять инициативу в свои руки и нанести упреждающий удар.

И вот 11 октября армия под командованием Маккензена вклинилась в русскую оборону. В 14.10 следующего дня начальник штаба одной из русских армий, по которым был нанесен удар, передал по радио длинную шифровку. Кроме даты запланированного наступления, в шифровке указывалась наиболее уязвимая зона в боевом порядке этой армии — стык между ее войсками и армией соседа. На следующий день дешифрованная и переведенная радиограмма уже лежала в штабе немецких войск Восточного фронта, а ее содержание было незамедлительно передано Маккензену. В 19.30, имея перед собой карту со схемой расположения русских, он отдал приказ о переходе подчиненных ему войск в наступление по всему фронту с нанесением главного удара в стык двух армий.

К этому времени русские уже ежедневно меняли порядок использования шифралфавитов, но по-прежнему оставляли без изменений сами шифралфавиты. В результате дешифровальщики противника без перебоев читали их шифрпереписку. Поток информации, добываемой с помощью криптоанализа, не сокращался. Немцы уже настолько привыкли к этому, что 19 октября Маккензен не отдавал приказов до тех пор, пока не были получены сведения от дешифровальщиков.

Следующий день стал черным для немецкой дешифровальной группы. В перехваченной шифртелеграмме 4-й русской армии содержалось предупреждение о том, что немцы имеют ключи к русскому шифру: русские сумели захватить ключи к немецкому и предположили, что аналогично мог поступить и противник.


В действие был введен новый шифр, на этот раз — с заменой всех элементов шифрсистемы. На Восточный фронт опустился занавес молчания. Лишенные глаз и ушей, войска Маккензена к 21 октября оказались в «мешке». Русские предвкушали победу и уже заказали поезда для вывоза военнопленных. Но на следующий же день группа Покорного вскрыла новый шифр, и в немецкий штаб вновь пошел поток ценной информации. Из него немцам стало известно слабое место в кольце русских войск. К 25 октября кольцо окружения было успешно прорвано.

К весне 1915 г. в русских войсках полностью отказались от старой системы шифров и стали применять простой шифр Цезаря. Большое количество таблиц, использовавшихся в условиях ведения активных боевых действий, и ежедневная смена ключей ставили непосильную задачу перед связистами. В этих условиях вскрытие очередного русского шифра для дешифровальных служб Австро-Венгрии и Германии не составило почти никакого труда.

Чтение русских криптограмм позволило странам германского блока принимать время от времени такие меры, которые были единственно правильным тактическим решением в данной ситуации. Российский генеральный штаб был озадачен прозорливостью противника. Однажды немцы оставили занимаемые ими позиции за два дня до начала большого наступления русских войск. Одним из объяснений точного соответствия решений германского командования создавшейся обстановке русские считали использование им аэрофотосъемки.

Но постепенно крепло убеждение, что противник читает русскую шифрпереписку. Когда немецкое весеннее наступление второго года войны достигло апогея, русские опять сменили шифр. Но эта смена доставила больше хлопот им самим, так как почти все шифровки, переданные по радио в первые два дня после смены шифров, из-за допущенных ошибок так и не были прочитаны адресатами.

В июне 1916 г. вновь произошло изменение способа шифрования — русские ввели свой первый код. Возможно, это было сделано под влиянием Франции, которой из дешифрованных немецких криптограмм стало известно, что немцы читают русские шифрсообщения, или под воздействием собственной службы перехвата, которая начала функционировать в 1916 г.



Нараставшая дезорганизация русской армии оказывала отрицательное воздействие и на ее службу связи. Пропорционально снижению дисциплины в войсках росла болтливость радистов. В начале 1917 г. только в течение одного дня австрийская дешифровальная служба прочла более трехсот русских шифртелеграмм, из чего следовало, что служба обеспечения безопасности связи России быстро разваливалась.

Укрепление советской власти позволило Ленину и его соратникам заняться не только решением трудных проблем, связанных с управлением первым в мире социалистическим государством, но и традиционной для коммунистов деятельностью по разжиганию классовой борьбы во всем мире. Большевики считали себя вправе вести широкомасштабную кампанию по дестабилизации политической обстановки за рубежом, а также задействовать любые пропагандистские и агитационные методы с целью насаждения коммунизма в других странах.

Большую часть советских агентов составляли члены национальных коммунистических партий, которые ставили почти религиозное преклонение перед идеологией коммунизма выше интересов своей родины. Они отсылали в Москву огромное количество информации и получали оттуда необходимые инструкции. При этом для связи с Центром советские агенты использовали самые разнообразные шифры.

Например, в 1919 г. в самолете, летевшем из Германии в Советский Союз и совершившем аварийную посадку в Латвии, местные пограничники обнаружили три шифрованных сообщения. Не сумев их дешифровать, правительство Латвии передало эти сообщения в распоряжение американского консула в Риге, который, в свою очередь, переправил их в США. Там они были довольно быстро прочитаны. Оказалось, что сообщения послали в Москву немецкие коммунисты, которые применили для их засекречивания шифр вертикальной перестановки, а в качестве ключа использовали строки из стихотворения немецкого поэта Генриха Гейне «Лорелея». В шифровках содержалась просьба прислать побольше денег, обсуждался провал съезда коммунистов в Голландии и говорилось об аресте известной немецкой коммунистки Клары Цеткин.



Примерно в это же самое время министерство юстиции США приступило к внедрению своих агентов в Коммунистическую партию Соединенных Штатов. Секретный агент министерства Фрэнсис Морроу, ставший секретарем районного комитета американской компартии в городе Камден в штате Нью-Джерси, занимался сбором информации о противоправных деяниях своих соратников. Он завел дружеские связи с одним из организаторов партийной ячейки района, который однажды в состоянии легкого опьянения привлек Морроу для расшифровки полученного им сообщения. Так в руки Морроу попал шифр, который использовался в переписке руководства компартии с партийными организациями на местах. Его основу составлял бланк американского денежного перевода, наличие которого у частного лица было вполне обычным делом и не могло вызвать никаких подозрений. Шифрованный текст представлял собой арифметические дроби, числители которых соответствовали номерам строк текста на обратной стороне бланка почтового перевода, а знаменатели — номерам букв в этих строках. Применяемая американскими коммунистами система шифрования во многом напоминала так называемый «дробный» шифр русских революционеров, с которым они активно работали при царском режиме. Вполне вероятно, что эта шифрсистема была позаимствована именно у них, впрочем, как и многие другие методы ведения подпольной деятельности. Например, у американских коммунистов в ходу было кодовое слово «дубок», означавшее укромное место, которое служило почтовым ящиком. Это кодовое слово использовалось русскими подпольщиками еще до революции.

Руководство ведением разведывательной работы против США было поручено сотрудникам российской торговой корпорации «Амторг», которая в 1924 г. учредила свои представительства в Нью-Йорке. Вся переписка «Амторга» была зашифрована, и применявшаяся шифрсистема надежно скрывала секреты ее агентуры в США от американских контрразведывательных спецслужб. В 1930 г. по распоряжению Гамильтона Фиша, председателя комитета конгресса, занимавшегося расследованием подрывной коммунистической деятельности в США, более трех тысяч перехваченных шифртелеграмм «Амторга» были переданы в военно-морское ведомство с целью получения более полной информации об этой деятельности.


Дешифровальщики, которые получили шифртелеграммы для криптоанализа, вскоре сообщили, «что шифр, используемый «Амторгом», является очень сложным» и что «для его вскрытия их собственных знаний недостаточно». Тогда Фиш передал криптограммы в военное министерство. Через два года Фиш пожаловался на очередном заседании конгресса: «За период от 6 до 12 месяцев ни один специалист не смог прочитать ни слова из этих шифртелеграмм, хотя они заверяли меня, что легко вскроют шифр».

Однако Советский Союз был не до такой степени увлечен работой по совершенствованию своих собственных шифров, чтобы не следить за достижениями других стран в этой области. Напротив, он постоянно занимался так называемым практическим криптоанализом, который имеет другое, более прозаическое наименование — воровство шифров. Украсть чужой шифр всегда было значительно легче и быстрее, чем пытаться вскрыть его чисто аналитическим путем. Правда, стоило это, несомненно, дороже, да вдобавок еще было чревато потерей доступа ко всякой полезной информации, если противник установит, что его шифр был выкраден.

В соревнованиях по краже шифров победу одерживала то одна, то другая сторона. В 1926 г. в Марселе была арестована французская коммунистка, у которой при обыске обнаружили код французской армии. Этот код, вместе с кодом министерства внутренних дел Франции, был выкраден из тюрьмы в городе Мелуне, где печатались французские коды, одним заключенным-коммунистом, который спрятал их при выходе из тюрьмы в грамматике английского языка.

На следующий год Советский Союз завербовал эксперта по шифрам кабинета министров Ирана. К этому времени на СССР уже работал и шифровальщик одной из бригад иранской армии, дислоцировавшейся вблизи русской границы. Кроме того, советская разведка сумела заполучить ключ к шифрам дашнаков*. Деятельностью дашнаков руководили из-за границы — из города Тебриза, расположенного на территории Ирана. Советский резидент в Тебризе установил связь с одним из чиновников почтовой службы Ирана и скоро имел в своем распоряжении достаточную информацию, позволявшую ему своевременно узнавать обо всех планируемых мероприятиях дашнаков.


А в 1930 г. высокопоставленный сотрудник румынской полиции в знак протеста против своего несправедливого понижения в должности передал советской разведке секретный код Румынии.

* Дашнаки — члены антикоммунистической партии в Советской Армении.

Противник тоже не сидел сложа руки. В 1925 г исчезли шифрдокументы из советского посольства в Шанхае. Русский белогвардеец, подозреваемый в краже, при невыясненных обстоятельствах исчез с корабля, на котором он отплыл из Шанхая. В 1935 г советский служащий выкрал шифры из посольства СССР в Праге, и, хотя они впоследствии были вежливо возвращены чешской полицией их законным владельцам, ничто не могло поколебать уверенности работников посольства в компрометации этих шифров.

Летом 1936 г. русская военная разведка получила доступ к шифрпереписке военного атташе Японии в Берлине с японским военным министерством в Токио. Фотокопии шифртелеграмм были предоставлены в распоряжение московского эксперта, владевшего японским языком. Он дешифровал их с помощью кодовою блокнота, добытого советской разведкой, и перевел на русский язык. Прочитанные японские шифровки касались деятельности стран, присоединившихся к так называемому антикоминтерновскому пакту, что, несомненно, представляло огромный интерес для родины III Интернационала.

В 1937 г. жертвой охотников за чужими шифрами в очередной раз стал Советской Союз: был выкраден код применявшийся для засекречивания переписки между Москвой и министерством национальной обороны испанских республиканцев, получавших помощь из СССР для борьбы против режима Франко. В 1938 г. вновь пострадал Советский Союз. Высокопоставленный сотрудник советской тайной политической полиции генерал Г.С. Люшков, отвечавший за ведение контрразведывательной работы в армии, дислоцированной на Дальнем Востоке, убежал к японцам и передал им подробные сведения об организации армейской службы секретной связи. Правда, ущерб, причиненный СССР бегством Люшкова, не был слишком большим, поскольку советские агенты за рубежом своевременно информировали Москву о тех сведениях, которые стали достоянием японцев.


Однако в 1939 г. урон, нанесенный СССР, был более значительным: еще один перебежчик, дезертировавший на Запад, выдал очень ценного советского агента — капитана Джона Кинга, сотрудника шифровального отделения министерства иностранных дел Англии. Англичане приговорили Кинга к десяти годам тюремного заключения.

Это постоянное воровство друг у друга шифрматериалов в конце концов привело к нелепому судебному процессу, который состоялся в 1939 г. Двое русских эмигрантов Владимир и Мария Азаровы в 1939 г. тайком вывезли из Советского Союза, как потом было указано в материалах судебного следствия, «секретную кодовую книгу, которая содержала действующий в Советском Союзе код, предусмотренный для ведения переписки». Их вещи, в том числе и кодовая книга, сначала были доставлены на борт грузового судна, а затем выгружены в Риге, в результате чего были безвозвратно утеряны. Азаровы в судебном порядке предъявили пароходной компании иск на 511900 долларов: 11900 долларов — за утерянное личное имущество, а остальные полмиллиона — за код, что, как заявил Владимир Азаров на суде, «точно соответствовало рыночной стоимости кодовой книги на момент ее пропажи». Дело было улажено вне суда. Поэтому никто так и не узнал, какая сумма была выплачена Азаровым в порядке возмещения стоимости практически не поддающейся оценке кодовой книги.

Советский «практический криптоанализ» не ограничивался одной только кражей шифров. Разведка СССР была также чрезвычайно заинтересована в добывании открытых текстов, наличие которых помогало советским криптоаналитикам добиваться значительных успехов во вскрытии шифров. Хорошей иллюстрацией этого тезиса служат события вокруг так называемых «бумаг в тыкве», которые, как следовало из публичного заявления бывшего американского коммуниста Уиттейкера Чэмберса, были вручены ему Элджером Хиссом для последующей передачи агентам советской разведки. Хотя в силу сложившихся обстоятельств Чэмберс так и не отдал советскому разведчику полковнику Борису Быкову катушки с пленкой, на которую были засняты пресловутые «бумаги в тыкве», они составляли лишь малую часть огромного количества сфотографированных секретных документов, которые Чэмберс уже успел переправить в Москву и которые он якобы получил от Хисса.


Например, среди этих бумаг была телеграмма американского посольства в Париже, датированная 13 января 1938 г. и имевшая отметку «Строго конфиденциально. Лично государственному секретарю». И хотя большая часть дипломатических телеграмм, которые попали в руки советской разведки через Чэмберса, была зашифрована несекретным кодом, остальные, как заявил в 1938 г. помощник государственного секретаря США Самнер Уэллес, «возможно, были отправлены с использованием одного из наиболее секретных кодов, бывших тогда в употреблении». Когда Уэллеса спросили, а не является ли наличие открытого текста сообщения и соответствующего ему шифрованного текста необходимыми подсобными материалами для вскрытия кода, тот ответил: «По-моему, именно так оно и есть». По крайней мере, один из известных экспертов по Советскому Союзу — Исаак Левин (американский журналист, родившийся в России) после неоднократных бесед с начальником военной разведки СССР в странах Западной Европы генералом Вальтером Кривицким, бежавшим из России, в середине 1939 г. пришел к выводу, что советская дешифровальная служба успешно вскрывала самые стойкие американские коды, применявшиеся для засекречивания дипломатической переписки.

Вполне естественно, что советских секретных агентов в США интересовали и вопросы безопасности собственной шифрпереписки. Рассказывают, что однажды в годы Второй мировой войны помощник президента Рузвельта Лочлин Кэрри, якобы работавшая на разведку СССР, явилась в дом другого советского агента Джорджа Сильвермана и сообщила ему, что Соединенные Штаты близки к вскрытию советского кода. Но когда Сильверман спросил Кэрри: «Какого именно кода?», то она так и не смогла вразумительно ответить на этот вопрос. Впоследствии Кэрри отрицала, что эти сведения могли исходить от нее, заявив о том, что ей ничего не было известно об успехах США в области криптоанализа и что она никогда не была агентом советской разведки.

Советские агенты не брезговали никакими сведениями, которые могли бы оказаться полезными для работы дешифровальных служб СССР.


Когда зимой 1945 г. сотрудники американского управления стратегических служб ворвались в нью-йоркское отделение прокоммунистического журнала «Амеразия», то среди около двух тысяч подлинных конфиденциальных документов США ими был обнаружен и совершенно секретный доклад о вскрытии американцами японских кодов.

Советский Союз занимался успешным вскрытием кодов и шифров других стран, опираясь на нелегальные операции за рубежом двух своих ведомств — тайной политической полиции и военной разведки.

В задачу тайной полиции, с помощью которой коммунистическое правительство держало в подчинении народы, населявшие Советский Союз, входило как ведение внешней разведки, так и обеспечение внутренней безопасности страны. Таким образом, в СССР тайная полиция выполняла функции и ЦРУ, и ФБР. Возможно, что такое положение дел сложилось еще в царские времена, когда большое количество русских революционеров находилось за границей. В тот период царская «охранка» занималась внедрением своей агентуры за пределами России. Ее преемник при коммунистическом режиме поступал точно таким же образом с высланными или убежавшими из СССР людьми, ведущими борьбу против советской власти. Эта деятельность, как средство защиты коммунистического режима, вскоре естественным образом распространилась на капиталистические страны Запада, превратившись в политическую разведку.

Созданная Лениным всего месяц спустя после сформирования им своего правительства советская тайная политическая полиция имеет чрезвычайно запутанную историю. Многочисленные реорганизации (слияния и разделения) нашли свое отражение в частой смене ее наименований — ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, МВД, КГБ.

Другим ведомством, занимавшимся в СССР вскрытием зарубежных шифров, являлась военная разведка, по своему назначению и функциям примерно соответствовавшая разведывательному управлению министерства обороны США. Основанная первым советским военным министром Львом Троцким, она, как и тайная полиция, в ходе многочисленных реорганизаций неоднократно меняла свое наименование и структуру.


Чисто теоретически военная разведка должна была заниматься исключительно военными вопросами, а тайная полиция — только ведением политического сыска. Однако на практике данное правило соблюдалось далеко не всегда, и, возможно, это делалось преднамеренно. Было время, когда на короткий срок оба разведывательных ведомства были объединены в единую систему. В настоящее время орган советской военной разведки носит название Главного разведывательного управления (сокращенно — ГРУ).

Одной из задач тайной полиции являлась защита диктатуры пролетариата от самих пролетариев, которые не обрели обещанного счастья при новоявленных диктаторах. Сразу же после своего создания по распоряжению Ленина ЧК занялась вскрытием почтовых отправлений и чтением телеграмм. В дальнейшем цели и задачи этого вида деятельности, которая при царе была прерогативой «черных кабинетов», оставались практически неизменными, а все внесенные в нее впоследствии усовершенствования касались лишь практических методов работы. В начале 50-х годов перлюстрация писем была возложена на 3-й отдел 2-го специального управления МВД, сотрудники которого проверяли благонадежность советских граждан, используя для этого разнообразные средства ведения наблюдения — миниатюрные электронные устройства для подслушивания, утонченные методы слежки, разветвленную сеть осведомителей. Представители 3-го отдела в почтовых отделениях вскрывали корреспонденцию, поступавшую из-за рубежа, а также читали письма, адресованные подозрительным лицам, и выборочно — всю другую переписку.

Перехваченные сообщения передавались в главное криптоаналитическое управление Советского Союза — в так называемый Спецотдел, основное назначение которого состояло в чтении шифрпереписки других стран. Хотя Спецотдел формально входил в состав управления по иностранным делам советской тайной полиции, в действительности же он отчитывался о своей деятельности только перед ЦК Коммунистической партии, являвшимся в СССР главным правящим органом. В 1938 г. после реорганизации Спецотдел был переименован в 5-е управление.



Спецотдел возглавлял старый большевик и друг Ленина Глеб Иванович Бокий, который одновременно был членом Верховного суда СССР. Бокий родился в 1879 г. и принимал активное участие в революционном движении. Он неоднократно подвергался арестам и был приговорен к трем годам ссылки Сибирь. Во время революции Бокий работал секретарем большевистской ячейки в Петрограде. Затем Бокий руководил ЧК в Туркестане, где он навел такой страх на местных жителей, что даже после его отъезда о нем еще долго ходили различные легенды. Например, рассказывали, что он питался мясом собак и пил кровь людей. Все это больше похоже на выдумки врагов советской власти. Однако не лишены основания слухи о том, что, уже будучи начальником Спецотдела, Бокий во время своих отпусков, которые он проводил на даче около Батуми, устраивал дикие оргии, на которые приглашались тщательно отобранные люди. Дверь его кабинета всегда была плотно закрыта, и через специально вмонтированный в нее глазок Бокий пристально изучал посетителей, прежде чем впустить их к себе. Высокий и сутулый, со злым выражением лица и холодными голубыми глазами, у своих собеседников Бокий создавал впечатление, что уже само их присутствие было ему ненавистно. Он приводил в трепет ночных дежурных, когда выходил из своего кабинета и заводил с ними разговор. Бокий никогда не носил шляпу, но всегда, независимо от сезона, надевал плащ. Он был скорее администратором, чем криптологом. В 1937 г. Бокия казнили во время большой чистки, устроенной Сталиным. Позже было установлено, что в нарушение социалистической законности Бокий хранил у себя большое количество золотых и серебряных монет.

Спецотдел занимался как вопросами шифрования, так и вопросами дешифрования. В 1933 г. шифровальщики Спецотдела работали в большой комнате на четвертом этаже обширного здания бывшей страховой компании на улице Лубянке в Москве. А дешифровальщики занимали верхний этаж бывшего здания Министерства иностранных дел на углу улиц Лубянка и Кузнецкий мост. Тот факт, что нижние этажи здания посещались частными лицами и членами дипломатического клуба, использовался для маскировки.


В 1935 г. и шифровальщики, и дешифровальщики переехали в новое здание на улице Дзержинского, которая была названа так в честь первого главы советской тайной политической полиции Феликса Дзержинского.

Шифровальный отдел был разделен на несколько отделений, которые занимались обеспечением секретной связи с региональными управлениями тайной полиции, с ее пограничными частями и воинскими формированиями, с администрациями тюрем и лагерей, с нелегальной заграничной агентурой и с «легальными» резидентурами за рубежом. За секретную связь с «легальными» резидентурами отвечало отделение под номером 6. Его начальник по фамилии Козлов был снят с должности во время чистки в 1937 г. А после того, как преемник Козлова был отправлен в качестве шифровальщика в Соединенные Штаты, начальником 6-го отделения стал человек, чье имя приобрело впоследствии скандальную известность. Это был Владимир Петров, который в 1954 г. вместе с женой Евдокией получил политическое убежище в Австралии*.

* Петров назвал фамилии трех человек, которые числились среди его начальников, пока он возглавлял 6-е отделение. Ими были Ильин, Дегтярев и Шевелев. Неизвестно, являлись ли они начальниками 5-го управления или возглавляли шифровальный отдел, в который входило 6-е отделение. Учитывая частую смену руководства 5-го управления, наиболее вероятным является первое предположение. Преемник Бокия, некто Шапиро, продержался на своем посту до ареста в течение всего одного-двух месяцев. Следующие три или четыре начальника 5-го управления также были арестованы.

Рост 6-го отделения может служить показателем расширения советской разведывательной деятельности. В 1933 г., в момент прихода Петрова в это отделение, оно насчитывало в своем составе 12 человек. К 1951 г. число его сотрудников выросло до 50. Этим людям доверялись самые большие тайны наиболее секретного учреждения в СССР, и поэтому они относились к элите советского общества. Однако их работа в «раю трудящихся» была какой угодно, но только не божественной.


Операции по расшифрованию сообщений выполнялись вручную, и Петрову часто приходилось задерживаться на работе до полуночи, чтобы успеть вовремя обработать всю массу шифртелеграмм, поступивших к нему в течение дня. Позже, уже будучи заместителем начальника 6-го отделения, Петров сам не занимался непосредственно шифрованием или расшифрованием, а читал, корректировал и подписывал открытые тексты шифртелеграмм.

Иногда шифровальщикам давались поручения, выходящие далеко за рамки их прямых обязанностей, как это случилось, например, с Боковым — высоким, молчаливым сотрудником, обладавшим необычайной физической силой. Ему было поручено убить советского посла в одной из стран Ближнего Востока, что он и сделал в кабинете последнего, проломив ему череп одним ударом металлического бруска. Чтобы отвести от себя подозрение в убийстве, Боков в течение года продолжал работать шифровальщиком в этом посольстве, а затем вернулся в Россию, где за удачно проведенную операцию был награжден орденом Красной Звезды.

Дешифровальный отдел* был разбит на отделения по географическому и языковому принципу — китайское, англо-американское и т. д.** Будущая г-жа Евдокия Петрова, в течение двух лет изучавшая японский язык в московской спецшколе, попала на работу в японское отделение. Ее коллегами по работе были Вера Плотникова, дочь профессора японскою языка, который в течение многих лет был резидентом японской разведки в Москве, Галина Подпалова, настолько влюбленная во все японское, что, придя домой, она неизменно облачалась в кимоно, Иван Калинин, который время от времени приглашался в качестве консультанта, а также пожилой, но полный сил и энергии профессор Шунгский — главный авторитет отделения по вопросам японского языка. Однажды профессор нежно поцеловал Дусю (уменьшительное имя будущей г-жи Петровой) в щечку, когда на заключительном экзамене после четырехлетнего обучения, которым руководил сам Шунгский, она сумела правильно перевести на русский язык очень трудное японское предложение.



* Им руководил некто Гусев; возможно, это был С.И. Гусев, старый революционер, с !922 г. являвшийся членом ЦК Компартии, а с 1930 г. — членом президиума Коминтерна. Репрессирован в 1938 г.

** В 1933 г в состав дешифровального отдела на правах отделения входила также группа военной разведки во главе с полковником Харкевичем, который передавал добытую разведывательную информацию руководству спецотдела и в Генеральный штаб Красной Армии. Впоследствии эта группа была ликвидирована, а сам Харкевич подвергся чистке в 1938 г.

Шунгский служил еще в царской армии. Вообще, среди личного состава дешифровального отдела было довольно много бывших русских аристократов, в том числе графов и баронов. Это вопиющее противоречие с государственным укладом того времени объяснялось серьезной нехваткой лингвистов, которые требовались для ведения дешифровальных работ. А сама профессия дешифровальщика была настолько редкой, что даже тогда, когда представители этой профессии попадали в тюрьму, их все равно привлекали к работе по специальности.

Владимир Кривош, отец первого мужа Дуси Романа Кривоша, занимал высокий пост в царской «охранке». После революции его неоднократно то арестовывали, то освобождали. Но, даже находясь в заключении в Бутырской тюрьме в Москве, он выполнял секретные задания Спецотдела. В конце концов был арестован и его сын Роман, которого поместили в ту же тюрьму, что и отца, а начальник одного из дешифровальных отделений, входивших в состав 5-го управления тайной полиции, приносил туда обоим работу, что называется, «на дом», то есть в камеру.

Понятно, что в отношении заключенных дешифровальщиков никаких проблем, связанных с обеспечением режима секретности, не возникало. Однако в отношении остальных эти проблемы всегда стояли очень остро. Им категорически запрещалось говорить, в каком учреждении они работают и где оно расположено. Об этом никогда не рассказывала своим родителям и Дуся. Сотрудникам Спецотдела даже запрещалось посещать любые рестораны, ибо там их разговоры могли быть подслушаны иностранными шпионами и врагами советской власти.



Была ли их работа успешной?

Несомненно. Например, в середине 1929 г. Спецотдел составил многостраничный отчет о прочитанных за неделю криптограммах других государств и разослал его начальникам управлений тайной полиции и членам ЦК Коммунистической партии. В конце 30-х годов события стали развиваться еще более быстрыми темпами. Дуся вспоминает, что в этот период она совместно с несколькими другими сотрудницами была с утра до ночи занята одной только сверкой отпечатанных на машинке открытых текстов, составлявших ежедневную порцию дешифрованных криптограмм, с написанными от руки черновиками. По свидетельству высокопоставленного партийного руководителя, Спецотдел «прекрасно справлялся с работой по вскрытию кодов», а подчиненные Бокия являлись «первоклассными специалистами, которых довольно часто отмечали как передовиков социалистического соревнования».

Советские военные не имели таких богатых традиций и ресурсов, чтобы их успехи в области криптоанализа были сравнимы с достижениями тайной полиции. Включение группы военной радиоразведки в состав Спецотдела в 1933 г. свидетельствует о том, что она занимала подчиненное по отношению к нему положение. Во всяком случае, известно о ней значительно меньше. Возможно, это объясняется тем, что каждый вид Вооруженных Сил СССР вел работы по дешифрованию переписки только одного, соответствующего ему вида вооруженных сил других государств. Например, дешифровальщики Красной Армии работали против сухопутных войск Англии, Германии, США, Японии и других стран. Аналогичным образом действовали ВМФ и ВВС Советскою Союза. Поскольку криптоанализ является составной частью любой разведывательной деятельности, ГРУ, будучи основным органом военной разведки, имело в своем составе криптоаналитическую спецслужбу в виде 8-го оперативного отдела, который занимался добыванием разведывательных данных, используя для этого как легальные, так и нелегальные методы. В 1943 г. в распоряжении военной разведки было несколько вспомогательных производств, включая фабрику, занимавшуюся изготовлением фотобумаги, продукция которой почти целиком доставлялась в белый двухэтажный особняк, расположенный во дворе комплекса зданий ГРУ.


Этот особняк принадлежал фотолаборатории, в которой обрабатывались фоотопленки, используемые для связи с агентурой за границей.

На Воробьевых горах находился Особый радиодивизион (ОРД), с помощью которого ГРУ поддерживало радиосвязь со своими секретными агентами, разбросанными по всему миру. Официально это учреждение называлось Научно-исследовательским институтом по проблемам золотодобычи. Специалисты ОРД принимали криптограммы от советских агентов и передавали им распоряжения за подписью «Директор». Для агентов это было практически единственным надежным средством связи с ГРУ, по приказам которого они рисковали своими жизнями. В ОРД имелись специалисты, которые разрабатывали частотные расписания для обеспечения наилучшей слышимости при проведении сеансов связи из различных точек земного шара, а также сотрудники, занимавшиеся распределением радиопозывных среди зарубежной агентуры.

Шифровальная служба в ГРУ была представлена специальным отделом, которым руководил подполковник Кравченко. Среди сотрудников отдела числился и Игорь Гузенко, скандально прославившийся впоследствии. «Я хорошо помню первую телеграмму, которую мне дали в ГРУ для расшифрования, — вспоминает Гузенко. — Она пришла из города Харбина в Маньчжурии. Телеграмма по своему содержанию напоминала страницу из авантюрного романа. В ней давалось подробное описание тайника, где была спрятана рация агента (этот тайник располагался недалеко от дворца генерал-губернатора), а также весьма подробно характеризовались жители прилегающего района. Следующая телеграмма была передана мне для зашифрования. В ней содержались инструкции по проведению встречи с агентом ГРУ в Харбине. В инструкциях указывались основные и запасные места этой встречи, ее время и дата, а также приметы агента и пароль». Гузенко и его сослуживцы, работая с криптограммами, могли реально представить себе опасность, которая ежеминутно грозила жизни агентов советской военной разведки за рубежом.

Советские военные шифровальщики учились своей профессии в целом ряде учебных заведений.


Гузенко изучал основы шифрования в Военно- инженерной академии имени Куйбышева, где заместителем начальника академии по политической части был бывший опытный шифровальщик Масленников, по прозвищу Криптус, который слыл хорошим преподавателем и отменным знатоком шифровального дела. Далее Гузенко продолжил свое обучение в Высшей школе Красной Армии, более известной как Разведывательная академия. Среди других предметов шифровальное дело изучалось также и в электроминной школе в Кронштадте. Здесь в течение двух лет учился шифровальному делу Петров, при этом курс его обучения включал и криптоанализ. После этого Петров два года служил в качестве старшего шифровальщика на борту эсминца «Володарский», где работал в маленькой каюте под капитанским мостиком. По окончании срочной воинской службы Петров демобилизовался и поступил на работу в Спецотдел.

Советская шифровальная служба в основном учла плачевный опыт своей российской предшественницы времен Первой мировой войны. Об этом свидетельствует следующий полный драматизма обмен радиограммами между советскими воинскими частями 22 июня 1941 г. Сразу же после внезапного нападения Германии на Советский Союз один из передовых постов Красной Армии передал по радио открытым текстом: «Нас обстреливают. Что нам делать?» На что последовал следующий ответ: «Вы с ума сошли! Почему ваше сообщение не зашифровано?»

Во время Второй мировой войны шифровальная служба Красной Армии использовала в основном коды с перешифровкой. Советское военное командование часто заменяло коды тактического звена, но отмечались случаи, когда код, который использовался на одном участке большого фронта, через некоторое время начинал применяться на другом. У советских погранвойск и тайной полиции были свои собственные шифрсистемы. Кроме того, в распоряжении советских криптографов находилось несколько полученных по ленд-лизу экземпляров американского шифратора «М-209», которые они использовали в качестве прототипов для создания своих собственных шифрмашин, хотя об их применении на практике ничего достоверно не известно.



При достаточной интенсивности обмена шифрованными сообщениями коды с перешифровкой, безусловно, могут вскрываться. Одним из первых, кто вскрыл советский военный код, был шведский криптолог Арне Берлинг. В период ожесточенных боев финнов с русскими зимой 1939/40 г. Швеция передавала своему соседу разведывательные данные, полученные путем чтения советской шифрпереписки.

Советская стратегия ведения войны против финнов предусматривала нанесение ударов по пяти направлениям в глубь территории Финляндии. Одна из группировок Красной Армии должна была атаковать финнов в районе небольшой деревушки Суомусалми, а другая, расположенная севернее, должна была действовать в направлении деревни Салла. Однако разведывательная информация, полученная шведами из дешифрованной переписки этих группировок, помогла финнам отразить оба удара.

Финский маршал Маннергейм сумел разгромить советские войска под Суомусалми в основном благодаря тому, что он заблаговременно получил сведения о выдвижении туда 44-й Московской ударной моторизованной дивизии. Имея на руках эти сведения, Маннергейм направил в Суомусалми необходимые подкрепления. Через два дня после того, как по приказу Маннергейма пять батальонов прибыли на место, финские солдаты в белых маскировочных халатах, словно привидения, атаковали позиции советских войск, сломили их сопротивление и вынудили отступить по льду замерзшего озера Каянтоярви. Затем финские лыжники отрезали пути отхода 44-й дивизии и уничтожили ее по частям в ходе боев, которые продолжались вплоть до начала 1940 г. Финнами было захвачено большое количество советского военного имущества. Маннергейм писал: «Потери противника нельзя подсчитать хотя бы приблизительно из-за выпавшего глубокого снега, который похоронил под собой убитых и раненых».

Стояли 56-градусные морозы, когда шведы дешифровали несколько перехваченных советских криптограмм. Попавшие в окружение солдаты радировали своему командованию о том, что они сожгли все документы и бумаги, а также о том, что в ближайшее время они собираются съесть последнюю оставшуюся в живых лошадь и что это их последнее сообщение.


И действительно, никаких новых радиограмм дальше не последовало, а вскоре шведские криптоаналитики узнали, что финны ликвидировали эту группу окруженных советских солдат.

Затем один из советских батальонов передал шифрованное сообщение, в котором указывалось, что его запас боеприпасов и продуктов почти исчерпан и что ближайшей ночью будут разведены три костра, дабы указать место, куда самолетам советских ВВС следовало сбросить на парашютах необходимое снаряжение. Шведы дешифровали это сообщение и довели его содержание до сведения финнов, которые разожгли костры недалеко от указанного в сообщении места и с нескрываемым удовольствием наблюдали, как с советских военно-транспортных самолетов к ним сбрасывались тюки с продовольствием и боеприпасами.

Шведскими криптоаналитиками было прочитано большое количество криптограмм советских ВВС. Многие из них содержали приказы по нанесению бомбовых ударов по столице Финляндии. Очень часто эти криптограммы дешифровались еще до момента вылета советских бомбардировщиков с аэродромов, расположенных в Латвии и Эстонии всего в 20 минутах полета от Хельсинки. Благодаря этому финские власти имели достаточный запас времени, чтобы заблаговременно предупредить население города о готовившихся воздушных налетах, и в результате число жертв среди гражданского населения города было незначительным, учитывая количество сброшенных советских бомб.

Однако маленькая Финляндия не могла сравниться по своей военной мощи и ресурсам с Советским Союзом, и, несмотря на значительную помощь, оказываемую соседями (в том числе и в криптоанализе), в марте 1940 г. она была вынуждена подписать не совсем выгодный для себя мирный договор. Поэтому когда годом позже Германия напала на Советский Союз, Финляндия с готовностью приняла участие в начавшихся боевых действиях и приступила к активному взаимодействию со своим новым союзником в области ведения шифрперехвата.

Немецкая радиоразведка против Советского Союза была малоэффективной. В стратегическом отношении она вообще не имела ни одного сколько-нибудь заметного успеха.


Немцы оказались не в состоянии вскрыть шифрсистемы, применявшиеся для засекречивания переписки высшего советского военного командования. По всей вероятности, к 1941 г. в СССР были внесены необходимые изменения в применяемые методы шифрования, и поэтому немцы не смогли добиться такого же успеха, как шведы двумя годами ранее. Таким образом, немецкая дешифровальная служба мало способствовала тому, чтобы в распоряжении верховного командования Вермахта было как можно более полное представление о советской стратегии ведения войны против Германии.

Это, однако, ничуть не мешало немцам собирать обильный урожай разведывательных сведений тактического характера. В середине 1940 г., когда Гитлер принял решение напасть на СССР, у немцев на Востоке не было никаких радиоразведывательных средств. Спустя год, когда Германия напала на Советский Союз, созданная с нуля служба радиоперехвата уже добывала важную информацию о советских войсках. Например, в июне 1941 г. захваченный немцами в плен советский летчик выдал им одну из шифрсистем, применявшихся в переписке советских ВВС. В результате полученная из дешифрованных сообщений информация помогла «Люфтваффе» уничтожить сотни советских самолетов на земле и в воздухе в ходе большого сражения в небе над Минском.

Используя свое превосходство в воздухе, внезапность нападения, скорость передвижения и другие факторы, немецкие войска победоносно продвигались в глубь советской территории. К 1942 г. в результате массированных наступательных действий немцы захватили обширные районы Советского Союза. Но зимой 1942/43 г. осажденный Сталинград выстоял, а 6-я немецкая армия капитулировала. Одновременно немцы были вынуждены снять двухлетнюю блокаду Ленинграда. К лету следующего года стало очевидно, что германский нацизм не сможет одержать победу над советским большевизмом, но войска Германии все еще надеялись удержать захваченную территорию. Немецкое высшее военное командование решило сломить наступательную мощь Красной Армии путем ведения ограниченных боевых действий.


С ликвидацией превосходства своей авиации в воздухе немцы стали в меньшей степени надеяться на ведение разведки с воздуха и в большей — на действия своей радиоразведки. Во время ожесточенных сражений в октябре 1943 г. начальник штаба 48-го немецкого танкового корпуса заявил: «Лучшим и наиболее надежным источником получения разведывательных данных в настоящее время является наша служба радиоперехвата».

Несколько месяцев спустя 48-й танковый корпус участвовал в боевых действиях в районе города Радомышля в составе группы немецких армий «Юг» — одной из трех основных военных группировок Германии на Восточном фронте, перед которой стояла задача сорвать планировавшееся советское наступление. Этот корпус должен был разгромить 60-ю армию советских войск. Авиаразведка не смогла добыть какую-либо полезную информацию, а чтобы не насторожить противника, командование корпуса приняло решение группы войсковой разведки не высылать. Наступление, развернутое немцами в 6 часов утра 6 декабря 1943 г., оказалось для советских войск совершенно неожиданным, и они начали беспорядочный отход.

«В те дни, — писал начальник штаба 48-го танкового корпуса полковник Меллентин, — мы успешно осуществляли перехват радиосообщений русских. Эти сообщения немедленно дешифровывались, и их содержание своевременно докладывалось командованию корпуса. Мы всегда были в курсе действии русских, которые предпринимались в ответ на передислокацию наших сил, и в каждом конкретном случае мы вносили соответствующие изменения в наши планы. Вначале русские недооценили важность нанесенного по ним удара и подбросили на наш участок слишком малое количество противотанковых пушек. Затем постепенно русское командование начало проявлять заметное беспокойство. В эфире стали появляться встревоженные запросы: «Срочно уточните, откуда наступает противник». Ответ: «Узнайте у чертовой бабушки. Как я могу узнать, откуда наступают немцы?» (Всякий раз, когда в русских радиограммах упоминаются черт и его ближайшие родственники, можно предположить, что назревают серьезные события.) К середине дня 60-я армия русских перестала выходить в эфир, но это уже не имело особого значения, поскольку вскоре наши танки разгромили ее штаб».



К вечеру того же дня немцы оттеснили советские войска на 40 километров, и в результате к ночи 9 декабря запланированное советское наступление расстроилось. В течение последующих нескольких дней по советским войскам была нанесена еще целая серия ударов. Меллентин писал: «Русские были определенно поражены этими ударами, наносимыми неизвестно откуда, а их радиопереписка неоспоримо свидетельствовала о царившем среди них замешательстве и беспокойстве».

Победа немцев в битве под Радомышлем задержала, но не сорвала наступление советских войск. В рождественские дни группа армий «Юг» была вынуждена начать свое отступление с Украины. Несколько месяцев спустя советские войска уже отбросили немцев на расстояние более чем тысяча километров.

Меллентин отмечал: «Красная Армия периода Второй мировой войны значительно отличалась от императорской русской армии 1914-1917 гг., однако в двух отношениях русские ничуть не изменились. Они продолжают отдавать предпочтение массированным наступлениям и не перестают проявлять чрезвычайное безразличие к обеспечению безопасности своей радиосвязи». Это замечание, по моему глубокому убеждению, справедливо только для оперативно-тактического звена советских войск, а определение «чрезвычайное» можно применить для характеристики действий русских в период их панического отступления под напором превосходящих сил противника.

Дешифрованные советские сообщения, как сообщалось в докладе об итогах работы немецкой дешифровальной службы за февраль 1944 г., «позволили получить сведения об оперативной обстановке, о районах сосредоточения, командных пунктах, потерях и подкреплениях, порядке подчинения и рубежах для атаки (смотри, например, радиограммы 122-й бронетанковой бригады от 14-го и 17 февраля). Кроме того, содержание этих сообщений дало возможность выявить семь танковых частей противника и их номера, а также установить наличие еще двенадцати танковых частей. За редким исключением, весь материал обрабатывался своевременно, и полученные сведения использовались на практике».



Эти сведения тактического характера могли в лучшем случае способствовать достижению успехов сугубо местного значения. Явная неспособность немецких криптографов вскрыть советские стратегические шифрсистемы, с помощью которых засекречивалась самая важная информация, вынудила одного немецкого криптографа признать, что, хотя Россия и проиграла Первую мировую войну в эфире, во время Второй мировой войны она сумела взять реванш за свое поражение.

В его изречении содержится доля правды. Советские криптологи достигли больших успехов как в обеспечении безопасности своей радиопереписки, так и в дешифровании немецких криптограмм. В 1942 г. они научились читать криптограммы, зашифрованные с помощью немецкого дискового шифратора «Энигма». Немецкие связисты отдали должное успехам советских криптоаналитиков, когда в решении, принятом на конференции офицеров связи в 1943 г., записали: «Запрещается каким-либо образом выделять передаваемые по радио послания фюрера».

В то же время Советский Союз надежно обеспечил безопасность своей дипломатической переписки, применяя для ее зашифрования одноразовые шифрблокноты, которые использовались начиная с 1930 г. Следовательно, важные сообщения Министерства иностранных дел СССР не читались ни врагами, ни нейтральными странами, ни союзниками. Поэтому любые планы, которые Советский Союз мог вынашивать против тех, кто в конце войны должен был стать их марионетками или противниками, так и остались наиболее неприкосновенными из его секретов.

В период Второй мировой войны агенты советской тайной полиции и ГРУ вели активные поиски ценной информации во многих точках земною шара. Три шпионские группы обеспечивали почти непрерывное поступление разведывательных данных в Москву. Легендарная сеть «Люси» в Швейцарии, «Красный оркестр» в Германии и группа Зорге в Японии добывали для Кремля нескончаемый поток подробных и достоверных разведывательных сведений.

Шифрпереписка советских разведчиков не поддавалась дешифрованию. Большинство из них использовало стандартную для советской агентуры того времени шифрсистему, которая была триумфом шифровальной техники.


Она представляла собой доведенную до совершенства старую систему, применявшуюся русскими революционерами, и объединяла в себе шифр равнозначной замены с одноразовой «гаммой». В Москве обоснованно считали ее абсолютно стойкой.

Другие советские агенты пользовались слегка измененным вариантом стандартной агентурной шифрсистемы, который хотя и являлся более сложным, но в то же время был несколько ненадежнее. Этот вариант предусматривал получение знаков «гаммы» из текста обычной книги путем его шифрования с помощью шифртаблицы. В частности, данный вариант использовался агентами из «Красного оркестра». Он также применялся членами швейцарской сети «Люси» и Бертилем Эриксоном, советским агентом, арестованным в Швеции в 1941 г. Для шифрования Эриксон заимствовал тексты из книги Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка», изданной в Швеции в 1940 г. Данный вариант стандартной советской агентурной шифрсистемы не является невскрываемым. Применение текстовой «гаммы» позволяет криптоаналитику восстанавливать как саму «гамму», так и первичный шифртекст.

Каким же образом эта стандартная советская шифрсистема, такая простая, но в то же время и столь надежная, использовалась советской агентурой за рубежом в годы Второй мировой войны?

Доктор Рихард Зорге, высокий, крепкого сложения человек с недоброжелательным взглядом, работал в Японии в качестве корреспондента германской газеты «Франкфуртер цайтунг». Член нацистской партии, он был в близких отношениях с послом Германии в Японии Ойгеном Оттом, с которым сдружился, когда Отт был еще только помощником военного атташе. Зорге даже состоял на службе в германском посольстве в качестве пресс-секретаря и каждый день, сидя за завтраком рядом с Оттом, просматривал газеты и обсуждал с ним последние новости и политические проблемы. После этого он передавал полученную информацию врагу Германии — Советскому Союзу. Опытные немцы как-то не обратили должного внимания на тот факт, что дед Зорге работал секретарем у Карла Маркса, а сам Зорге одно время был убежденным коммунистом.



С 1929- го по 1931 г. Зорге возглавлял советскую шпионскую сеть в Шанхае. Проявленные им способности и его интерес к Дальнему Востоку побудили ГРУ через два года направить его в Японию под видом журналиста. Задание Зорге состояло в выяснении стратегических планов Японии, которая обладала достаточным военным потенциалом, чтобы вести успешные боевые действия против СССР. Зорге кропотливо налаживал свои собственные каналы получения информации и вербовал агентов среди японцев. Самой важной его находкой оказался Хоцуми Одзаки, бывший в дружеских отношениях с принцем Коноэ, премьер-министром Японии. В дополнение к Одзаки более двух десятков других агентов-японцев поставляли ему важные сведения военного и экономического характера. Таким образом, Зорге черпал свои разведывательные данные в высших правительственных кругах Японии и одновременно имел прямой доступ к ценнейшей информации относительно планов ее европейскою союзника.

Добытую информацию Зорге переправлял на фотопленках в СССР с помощью курьеров, а также передавал по радио. Его радистом был Макс Клаузен, приземистый немец с приятными чертами лица и вьющимися волосами, который в годы Первой мировой войны служил радистом в германских войсках связи и впоследствии работал вместе с Зорге в Шанхае. В качестве прикрытия Клаузен вел бойкую торговлю копировальным оборудованием. Он владел частным предприятием, имевшим такой большой коммерческий успех, что иногда Клаузену приходилось уделять делам своего предприятия больше внимания, чем заданиям Зорге. Например, в 1941 г Клаузенотправил всего лишь треть от общего количества сообщений Зорге. Однако найти полноценную замену Клаузену как радисту оказалось делом слишком сложным. Тем более, что тот проявлял чудеса изобретательности при поддержании радиосвязи на большие расстояния с помощью портативного передатчика, сконструированного им самим. Перед началом работы Клаузен собирал свой передатчик, а после окончания каждого сеанса радиосвязи разбирал его на части и укладывал в большой портфель, в котором переносил с места на место.



Однажды вечером Клаузен был на грани провала, когда его и другого агента остановил полицейский, а у них в портфеле был разобранный передатчик. «У меня сжалось сердце от мысли, что нас выследили, — вспоминал Клаузен. — Но полицейский почему-то лишь заметил: «У вас фары не горят, будьте осторожны» — и отошел, не обыскав нас и не осмотрев портфель».

С приближением войны группа Зорге значительно активизировала свою деятельность. С 1938 г. ее радиопередачи стали вестись регулярно: по нечетным дням и воскресеньям сеанс связи начинался в 3 часа дня, в остальные дни — в 10 часов утра. Клаузен передавал информацию советской радиостанции, имевшей условное название «Висбаден» и находившейся где-то на Дальнем Востоке. Оттуда сообщения ретранслировались в Москву. Сначала Клаузен только передавал уже зашифрованные сообщения, но после того, как в 1938 г. Зорге на своем мотоцикле попал в аварию, из Москвы поступило распоряжение обучить Клаузена шифровальному делу. Впоследствии Клаузен писал:

«Я всегда занимался шифрованием и расшифрованием, сидя дома в комнате, которой пользовался только я один. О нежданных посетителях меня всегда предупреждал звонок над входной дверью, что давало возможность спрятать все мои бумаги. В трех случаях японские служащие видели шифр, но, кажется, не придали этому должного значения. Однажды, когда я находился в постели и занимался шифрованием*, в комнату неожиданно вошел доктор, которого обычно впускала моя служанка. Он подозрительно взглянул на шифровальную таблицу, но ограничился всего лишь замечанием: «Вам не следует ничего писать до полного выздоровления». Затем доктор произвел обычный медицинский осмотр и удалился. В течение нескольких дней я опасался того, что он известит полицию, но в этот раз все закончилось благополучно».

* С апреля по август 1941 г врачи обязали Клаузена соблюдать постельный режим из-за обострившейся болезни сердца.

Зорге составлял все свои сообщения только на английском или на немецком языках, никогда не пользуясь для этой цели русским языком, чтобы не выдать истинной национальной принадлежности своей разведывательной группы.



Зорге сумел узнать не только о том, что Германия собирается совершить нападение на СССР, но даже установил приблизительную дату этого нападения. Сталин не придал значения информации Зорге и был захвачен врасплох. С началом войны наступил тот момент, ради которого Зорге и члены его группы очутились в Японии. Они прилагали все свои силы ради получения конкретной информации, которую Советское правительство считало жизненно важной для успешного продолжения войны и, фактически, для самого существования страны. Намерена ли Япония совершить нападение на СССР, чтобы «пожать руку» Германии на Урале, или она займется осуществлением своего давно разработанного плана захвата Малайи и голландской Восточной Индии, богатых каучуком и нефтью?

Япония сделала свой выбор 2 июля 1941 г. в обстановке глубочайшей секретности на заседании кабинета, на котором присутствовал японский император. По мере того как сведения об этом выборе постепенно становились достоянием все более широкого круга лиц в правительстве Японии, группа Зорге наращивала объем пересылаемой в СССР информации. Японская контрразведка перехватывала значительную часть радиопередач Зорге. В министерстве связи Японии, в бюро связи в Токио и в Осаке, а также в бюро связи японского генерал-губернатора Кореи знали о том, что с 1938 г. на территории Токио нелегально работает радиопередатчик. Однако японская радиопеленгаторная служба оказалась не в состоянии засечь его местонахождение, а дешифровальщики так и не смогли прочитать перехваченные шифровки. Эти две неудачи помешали японцам своевременно обезвредить группу Зорге.

Различные соображения привели Зорге к мысли, что Япония твердо решила не предпринимать наступления, в результате которого могла бы состояться упомянутая выше встреча с Германией на Урале. В течение лета, когда колонны немцев неуклонно продвигались по направлению к столице СССР, Зорге передавал в Москву информацию о дальнейшем наиболее вероятном развитии событий на Дальнем Востоке. В конце концов Одзаки предоставил Зорге сведения о решении Японии наступать в южном направлении и не начинать пока войну с Советским Союзом.


Поэтому в начале октября 1941 г. Зорге передал свое окончательное заключение по этому вопросу: «Вступление Японии в войну против СССР не ожидается по крайней мере до весны следующего года».

По мере получения все более обнадеживающих сообщений от Зорге Советский Союз стал снимать войска со своих восточных границ. Как раз в это же самое время немцы предприняли решительное наступление с целью захвата Москвы до начала зимы. Советское военное командование, не опасаясь удара в спину со стороны Японии, постепенно уменьшило свою Дальневосточную армию на 15 пехотных и 3 кавалерийские дивизии, на 1700 танков и 1500 самолетов. Эти войска перебрасывались по территории самого крупного в мире государства с востока на запад. Свежие подкрепления, а также надвигающаяся зима замедлили продвижение немцев, но они все же продолжали находить слабые места в обороне советской столицы, нанося по этим местам улары своим большим «бронированным кулаком». 2 декабря 1941 г. немцы достигли окраины подмосковного города Химки, откуда в свинцовом небе были видны купола соборов Кремля. На следующий день с помощью свежих резервов маршал Георгий Жуков предпринял яростную контратаку и отбросил полузамерзших на тринадцатиградусном морозе немцев от стен столицы. Через пять дней Берлин сообщил о приостановлении своего наступления на Востоке. Москва выстояла.

Чего нельзя было сказать про Зорге. Полиция арестовала одного японца по подозрению в коммунистической деятельности. Этот японец не являлся членом разведывательной группы Зорге, но для того, чтобы выгородить себя, он донес на другую женщину. Эта женщина действительно была членом группы Зорге, и ее признания позволили в конце концов арестовать Одзаки. Он был задержан 15 октября, Зорге и Клаузен — 18 октября. В ходе допроса Клаузен во всем признался и посвятил японцев в тонкости работы с шифрсистемой, которая применялась им и Зорге для засекречивания радиопереписки с Москвой. Японцы смогли, наконец, прочитать злополучные криптограммы Зорге, которые послужили основным обвинением на состоявшемся судебном заседании.


Клаузена приговорили к пожизненному заключению, а Одзаки и Зорге были повешены 7 ноября 1944 г. с интервалом в 50 минут. Их трагическая, но великая миссия была завершена.

Вероятно, самой разветвленной советской разведывательной сетью была организация, вошедшая в историю под именем «Красный оркестр». Щупальца «Красного оркестра» проникли в самое логово нацизма, а его филиалы функционировали на территории и Германии, и оккупированной Европы. Постоянное гудение, издаваемое радиопередатчиками, прозванными немцами «музыкальными шкатулками», послужило причиной, по которой советскую разведывательную сеть окрестили «Красным оркестром».

Зашифрованная информация поступала в Москву от 300 агентов «Красного оркестра», находившихся в Берлине, Брюсселе, Марселе, Париже и в других европейских городах. Дирижировал «Красным оркестром» Харро Шульце-Бойзен — лейтенант немецких ВВС, работавший в дешифровальной службе министерства авиации. Он был выходцем из безупречной немецкой семьи, в родстве с которой состоял сам адмирал фон Тирпиц. Своеобразным концертмейстером «Красного оркестра» был Арвид Харнак, племянник влиятельного немецкого историка-теолога Адольфа Харнака. А на должности импресарио состоял Леопольд Треппер, профессиональный советский резидент, который обосновался в Париже под прикрытием главы корпорации «Симекс».

Организация, которую Треппер создал во главе с Шульце-Бойзеном и Харнаком, оставалась законсервированной вплоть до того момента, когда 22 июня 1941 г. немцы перешли советскую границу. И сразу Москва потребовала от «Красного оркестра» информацию о планах немцев. Вскоре радиопередатчики заполнили эфир, почти непрерывно передавая пятизначные группы шифровок. Первая криптограмма была перехвачена 26 июня 1941 г. немецкой службой радиоконтрразведки в городе Кранце в Восточной Пруссии. Но расшифровать и эту, и все последующие перехваченные криптограммы «Красного оркестра» не удалось. В то время служба радиоконтрразведки имела в своем распоряжении только шесть пеленгаторов дальнего действия, и нехватка оборудования сильно затрудняла слежение за передатчиками.



Только в октябре 1941 г. стало известно, что перехваченные сообщения предназначались для Москвы, а в декабре была запеленгована первая радиостанция «Красного оркестра». 13 декабря отряд солдат, неслышно ступая сапогами, поверх которых были надеты носки, бесшумно поднялся на второй этаж дома 101 по улице Аттребатов в Брюсселе. Они ворвались в одну из комнат и арестовали там радиста-шифровальщика Михаила Макарова — лейтенанта советских ВВС, родственника министра иностранных дел Вячеслава Молотова. Одновременно были арестованы два других советских агента. В этот момент в доме появился Треппер. Он разговаривал с невероятным апломбом и, выдав себя за продавца кроликов, ловко сумел избежать ареста.

В камине немцы обнаружили обугленный клочок бумаги, исписанный цифрами. Ясно, что это были записи, сделанные в процессе шифрования какого-то сообщения, и немецкие дешифровальщики немедленно принялись за его изучение. Фраза, записанная на найденном клочке бумаги, была на французском языке и больше походила на часть ключа, чем на открытый текст. В этой фразе присутствовало слово «ПРОКТОР». Служба радиоразведки допросила хозяйку, наивную пожилую вдову, которая перечислила одиннадцать книг, которые читал ее постоялец. На 286-й странице научно-фантастического романа французского писателя Ги де Терамона «Чудо профессора Вальмара» дешифровальщики нашли действующее лицо с именем Проктор. Они сумели правильно понять важность этого совпадения. Роман Терамона дал им возможность прочесть 120 шифровок, которые принадлежали одной из самых активных радиостанций «Красного оркестра». В прочитанных сообщениях говорилось о весеннем наступлении немцев на Кавказе, давались данные о состоянии немецких ВВС, сообщались сведения о потреблении горючего, о потерях и содержалась некоторая другая важная информация. Но все имена разведчиков, упомянутых в этих сообщениях, были псевдонимами, а три арестованных на улице Аттребатов агента не хотели или не могли дать о них информацию. Служба радиоконтрразведки удвоила усилия.



После своего мелодраматического побега Треппер немедленно предупредил остальных членов «Красного оркестра» о провале. Курьеры доставили из Москвы новые ключи, и вскоре «Красный оркестр» «заиграл» с удвоенной силой. Многие исполненные им номера звучали по заявкам из Москвы.

«Жильберту* от Директора.

Проверьте, действительно ли Гудериан** собирается прибыть на Восточный фронт. Под его ли командованием находятся 2-я и 3-я армии? Доложите о 26 бронетанковых дивизиях, которые формируются во Франции».

* Жильберт — кличка Треппера

** Гудериан Хайнц — генерал танковых войск Германии.

Разведывательные сведения стекались от информаторов, работавших в различных областях. Шульце-Бойзен обосновался в дешифровальной службе министерства авиации. Харнак занимал высокий пост в министерстве экономики. У «Красного оркестра» были также ценные источники информации в министерстве иностранных дел, в контрразведке ВВС, в министерстве труда и пропаганды, а также в армейской криптографической службе. Монотонное звучание радиопередатчиков было для Москвы лучше всякой музыки. Благодаря «Красному оркестру» там узнали о немецком плане блокады Ленинграда, о точном времени выброски многих парашютных десантов, о ежемесячном производстве самолетов, о найденном в финском городе Петсамо советском коде, о потерях ВВС Германии, о производстве военных самолетов, о технических данных нового истребителя «мессершмитт», о создании синтетического горючего, о немецких внешнеполитических акциях, о внутренней оппозиции нацизму и о передвижениях немецких войск вдоль реки Днепр.

Но «Красный оркестр» играл не только для Москвы Немецкая служба радиоперехвата внимательно слушала издаваемые «Красным оркестром» звуки, казавшиеся ей отвратительной какофонией. И хотя криптограммы оставались неразгаданными, их источник можно было попытаться выследить. 30 июня 1942 г. на территории Бельгии была выявлена другая советская разведывательная группа, во главе которой стоял агент с большим стажем работы Йоган Венцель, за отличные знания в области радиотехники получивший прозвище Профессор.


Он был схвачен рядом с еще теплым радиопередатчиком. Венцелем занялось гестапо, и дело, начавшееся с психологической встряски от ареста, довершило грубое физическое воздействие на человеческую плоть. Широкая осведомленность Профессора о системе шифрованной связи советских агентов позволила немецкой радиоразведке прочесть ранее перехваченные криптограммы «Красного оркестра». В одном из сообщений почти годичной давности ей удалось обнаружить настоящие адреса Шульце-Бойзена и Харнака. Так «Красный оркестр» остался сразу и без «дирижера», и без «концертмейстера», что не замедлило сказаться на качестве исполняемых им «мелодий».

Среди всех советских разведывательных сетей, действовавших во время Второй мировой войны, самой важной была швейцарская. Эта сеть поставляла в Центр исключительно ценную информацию благодаря тому, что своим плацдармом она избрала нейтральную Швейцарию, где в течение длительного времени была недосягаемой для немцев. Там чрезвычайно плодотворно трудился советский агент по кличке Люси, которого многие считают величайшим разведчиком военного времени. Под этой агентурной кличкой скрывался Рудольф Росслер — маленький и неприметный издатель католических книг на немецком языке. Среди источников, которыми пользовался Росслер, числились десять его товарищей по Первой мировой войне. Все они были немецкими офицерами, причем пятеро из них в ходе войны стали генералами и заняли высшие военные посты. Например, Фриц Тиль возглавлял шифровальный отдел верховного командования Вермахта. Пользуясь техническими средствами, имевшимися в его распоряжении, Тиль организовал канал оперативной радиосвязи с Росслером, чтобы передавать тому свежайшие разведывательные данные, которые добывал, находясь в самом центре управления немецкими войсками.

Главой разведывательной сети «Люси» являлся Шандор Радо, профессиональный картограф. Он был венгерским коммунистом, засланным в Швейцарию в 1936 г. для вербовки агентуры. Помощником Радо и его основным радистом был Александр Фут — невозмутимый, похожий на медведя 35-летний англичанин, который жил в Швейцарии на собственные средства, якобы уклоняясь от службы в английской армии.



В середине июня 1941 г., ночью Фут отправил в Центр короткую, но важную радиограмму:

«Директору от Доры* через Тейлора**.

Гитлер окончательно принял решение совершить нападение на Россию 22 июня».

* Дора — агентурная кличка Ш. Радо

** Тейлор — курьер.

На Сталина эти данные не произвели никакого впечатления, как, впрочем, и информация, полученная от Зорге. Сталин посчитал, что заинтересованность Германии в покорении Англии и расчленении ее империи значила гораздо больше, чем разведывательные сведения из этих двух источников. Данный случай хорошо иллюстрирует одну из самых сложных проблем в оценке информации, поставляемой разведкой, — проверку ее достоверности.

Вначале Фут связывался с Центром только дважды в неделю, но после нападения Германии на Советский Союз Центр потребовал вести радиопередачи круглые сутки. В результате Фут, работавший без помощников, еле-еле справлялся со своей работой. После ночи, проведенной за радиопередатчиком, он вставал в 10 часов и проводил свое утро, как это положено делать английскому эмигранту, а после полудня в уединенном месте встречался с курьером. «Вернувшись после встречи, — писал он, — я обычно весь вечер занимался шифрованием». Согласно полученным из Центра наставлениям, шифрование сообщений можно было осуществлять только после наступления темноты и за запертой дверью. Но Центр постоянно торопил с отправкой накопленных разведывательных сведений, и Футу очень часто «приходилось шифровать сообщения в любую свободную минуту». За все время своей работы в качестве шифровальщика Радо Фут в общей сложности отправил более 2 тысяч шифрованных радиограмм — примерно по шесть радиограмм в сутки, в каждой из которых было примерно по 100 слов.

Связь с Центром поддерживалась на определенных частотах. Центр отвечал на своих собственных частотах. Затем обе станции меняли частоты и позывные для вечерней работы. «Обычно я передавал свою информацию в час ночи, — писал Фут. — Если условия передачи были хорошими, а радиограммы — небольшими, мне удавалось закончить работу уже через пару часов.


Если же, как это сплошь и рядом случалось, радиограммы были длинными, а атмосферные условия — плохими, я должен был терпеливо дожидаться. пока атмосфера придет в норму, и только тогда начинать передачу радиограмм. Часто в подобных ситуациях мне приходилось засиживаться за своим передатчиком до 6 часов утра, а раз или два — до 9 часов. Такая продолжительная работа нарушала все меры предосторожности в отношении радиоперехвата. Но это был шанс для передачи наших разведывательных данных, и Центр шел на риск, несмотря на неоднократные предостережения с моей стороны и со стороны Радо».

По мере продвижения немцев к Москве поддерживать связь с Центром становилось все труднее и труднее. Совершенно неожиданно, предупредив только вышестоящее руководство и никак не проинформировав своих агентов, с которыми поддерживалась радиосвязь, Центр покинул Москву и переместился в Куйбышев*. Такое перемещение чуть не погубило швейцарскую группу.

* Ныне — Самара.

«19 октября, — писал Фут, — Центр прервал передачу на половине сообщения. Я и Радо по ночам вызывали Центр, но в ответ — ни слова. Радо был в отчаянии и поговаривал о переходе к англичанам. И вдруг однажды ночью в урочное время — после шести недель молчания — Центр откликнулся. Как ни в чем не бывало он закончил передачу телеграммы, прерванную полтора месяца назад».

Информация, которую Центр получал от своей сети в Швейцарии, была очень важна. Росслер снабжал советский Генеральный штаб ни больше ни меньше, как ежедневными боевыми приказами немцев. Советскому командованию это давало возможность совершенно точно определять, какие силы противостоят их войскам. Насколько в Москве верили этой информации, показывает случай, когда там использовали сообщение «Люси», в которое вкралась ошибка или которое было сфальсифицировано (как это случилось, неизвестно до сих пор). В сообщении говорилось о передислокации немецких войск и, по словам Директора, «это обошлось нам в несколько сотен тысяч убитыми под Харьковом и привело к тому, что немцы дошли до Сталинграда».



Как и в случае с разведывательной группой Зорге и «Красным оркестром», шифр, который применялся для засекречивания передаваемых в Москву сообщений, так и не был вскрыт противником. Немецкая радиоконтрразведка и швейцарская полиция перехватили сотни шифрованных сообщений Радо, но не смогли прочесть ни одного из них. Немцы установили абсолютно точно, что радиопередачи велись из Швейцарии. Однако там они не имели права производить аресты, а швейцарская полиция, у которой было на это право, на первых порах не желала предпринимать какие-либо активные действия против антифашистской группы. Однако в конце концов давление со стороны Германии заставило полицейских действовать более решительно. В октябре 1943 г. швейцарцы напали на след двух радиопередатчиков. 20 ноября в 1.15 ночи Фут принимал очень длинную радиограмму из Центра. Вдруг раздался сильный грохот, и комната заполнилась полицейскими. Фута арестовали, и последнее звено, связывавшее разведывательную сеть «Люси» с Центром, было ликвидировано. Сеть перестала существовать, выполнив задание Центра. И хотя до капитуляции Германии оставалось еще целых полтора долгих года, исход войны не вызывал сомнений — будущее сулило полную победу СССР.

Страны-союзницы СССР во время Второй миро вой войны были постоянными объектами его разведывательной деятельности, а окончание войны позволило эту деятельность активизировать. Наибольших успехов Советский Союз достиг, завербовав так называемых «атомных шпионов» — Клауса Фукса и Аллана Мэя, но советские мастера разведки не брезговали и «мелкой рыбешкой». С началом «холодной войны» советские агенты стали вербоваться еще более интенсивно. Разведывательная сеть СССР покрыла весь мир. Для того чтобы руководить этой сетью и получать сведения от агентуры, требовалось создать развитую систему надежной связи. Чаще всего центрами разведывательной сети СССР служили советские посольства, через которые, в частности, осуществлялась связь агентов с Центром.

В посольстве СССР в Канаде криптографические ключи, которыми пользовался шифровальщик Игорь Гузенко, хранились в специальном опечатанном портфеле.


Этот портфель каждую ночь клали в стальной сейф, находившийся в одной из восьми комнат отдельной квартиры. В этой комнате были двойные стальные двери, а окна защищены металлическими щетками и стальными ставнями. Сама комната находилась на втором этаже отдельного крыла посольского здания, которое, в свою очередь, было обнесено очень высоким забором.

В советском посольстве в Австралии, где Владимир Петров шифровал разведывательные сведения, полученные от агентов КГБ, ключ от сейфа с шифрдокументами хранился в опечатанном восковой печатью конверте в главном посольском сейфе. Шифровальный отдел посольства располагался в четырех комнатах. Две из них, наружные, использовались посольством для своей обычной работы по зашифрованию и расшифрованию дипломатической переписки, а в двух внутренних потайных комнатах шифровались разведывательные данные. В столе старшего шифровальщика, стоявшем в наружной комнате, Петров видел четыре револьвера. В обоих посольствах были печи, где за ненадобностью уничтожались секретные материалы.

В 60-х годах в посольстве СССР в Вашингтоне всегда наготове были специальные химикаты, которые за несколько секунд уничтожали толстую кипу бумаги. С помощью этих химикатов избавиться от секретных бумаг можно было значительно быстрее, чем путем их простого сжигания в печи. Насколько серьезно в СССР относились к вопросам обеспечения безопасности, показывает следующий случай. Накануне нового 1956 г. советские дипломаты предпочли, чтобы их посольство в Оттаве сгорело дотла, но не допустили канадских пожарных на его территорию, чтобы те случайно не увидели посольские шифры и коды.

Документы, подлежащие отправке в Москву, фотографировались на пленку и посылались дипломатической почтой в непроявленном виде, чтобы они засветились, если почтовое отправление будет вскрыто посторонним лицом. Такой процедуре подвергались и все материалы, поступавшие в посольство. Когда из Москвы доставлялась фотопленка, она проявлялась, с каждого кадра печатался один увеличенный снимок, а затем негатив уничтожался.


В свою очередь, после того как Москва подтверждала получение фотопленки из посольства, все подлинники в нем немедленно уничтожались. Фотопленка, предназначенная для советских органов государственной безопасности, запечатывалась в конверт, на котором проставлялись буквы «П. М. В.» (Палата мер и весов).

В конце 50-х годов для транспортировки непроявленной пленки стали использоваться запираемые контейнеры. При попытке вскрыть такой контейнер на хранимую в нем пленку автоматически впрыскивалась кислота. Новые шифровальные ключи пересылались дипломатической почтой. Они помещались в конверт с фамилией шифровальщика. Затем этот конверт запечатывался и клался в другой конверт, адресованный лично послу. Ключи представляли собой одноразовые шифрблокноты, которые использовались для засекречивания переписки советских зарубежных представительств — дипломатических, государственной безопасности, военных, торговых и партийных. Все телеграммы, поступавшие в советскую дипломатическую миссию, выглядели совершенно одинаково — они представляли собой длинную последовательность групп из пяти цифр. Старший шифровальщик расшифровывал самую последнюю группу и получал, скажем, 66666, что в один день обозначало принадлежность сообщения ГРУ, в другой — КГБ, а в третий — торговому представительству.

Донесения разведчиков писались на русском языке открытым текстом с использованием шпионского жаргона: слово «упаковка» означало шифрование, «открытая упаковка» — открытый текст, «банк» — тайник и т. д. Кроме того, в подобных письмах широко применялись клички. Например, в Канаде советский военный атташе полковник Заботин имел кличку Грант, Аллан Мэй — Алек. Насколько эффективна была эта предосторожность, видно из доклада канадской комиссии о деятельности советской разведывательной группы. В нем говорилось о том, что члены комиссии так и не смогли установить личности агентов, фигурировавших под псевдонимами Галя, Гини, Голия, Грин и Саренсен, хотя со всей определенностью было выяснено, что они являлись агентами Заботина.



Шифровальщик переписывал сообщение, заменяя в нем имена на клички, а наиболее секретные места — на специальные обозначения (№ 1, № 2 и т. д.). В таком виде письмо фотографировалось. Секретные места, замененные номерами, шифровались отдельно с помощью одноразового шифрблокнота. Полученный цифровой шифртекст, записанный на обычной бумаге, вместе с фотопленкой пересылался дипломатической почтой.

Например, Владимир Петров, проявив фотопленку, полученную из Москвы 25 ноября 1952 г., прочитал: «Просим вас в следующий раз сообщить всю информацию относительно № 42, который фигурирует в папках департамента в связи с № 43, а также в связи с ее № 44 в Спарте.

В зависимости от наличия всех подробностей о № 42 и ее № 44 в Спарте мы будем рассматривать вопрос о № 45 в Суданию одного из наших планировщиков № 46 новатора под видом № 44 к № 42».

Петрову было известно, что на шпионском жаргоне «багаж» означает почту, «департамент» — консульство, «планировщик» — кадровый работник. Далее по списку кодовых обозначений Петров выяснил, что «Спарта» — это СССР, «Судания» — Австралия, «новаторы» — секретные агенты. Дешифровав прилагаемый к фотопленке шифртекст, Петров узнал, что в этом фотописьме «№ 42» — Казанова, «№ 43» — последнее завещание, «№ 44» — родственники, «№ 45» — засылка, «№ 46» — в качестве.

Таким образом, после расшифрования и перевода приведенный выше параграф стал выглядеть примерно следующим образом:

«Просим вас в следующий раз сообщить всю известную вам информацию о Казановой*, которая фигурирует в папках консульства в связи с ее завещанием и родственниками в СССР**.

* Казанова — пожилая русская женщина, проживавшая в Сиднее.

** Которых она пожелала увидеть.

В зависимости от наличия всех подробностей о Казановой и ее родственниках в СССР мы будем рассматривать вопрос о засылке в Австралию одного из наших кадровых работников в качестве секретного агента под видом родственника Казановой».

Применение подобной гибридной шифрсистемы вместо полного зашифрования было обусловлено соображениями удобства.


Шифровка всего сообщения отнимала слишком много сил и требовала значительных временных затрат, поскольку шифровальщик осуществлял ее вручную.

Для своих агентов за границей Советский Союз использовал свои самые лучшие средства шифрования. С криптографической точки зрения он никак не рисковал своими агентами или их связями, поскольку для засекречивания их переписки применялись лишь очень стойкие шифрсистемы. Это придавало советским агентам больше уверенности, так как им не следовало бояться дешифровальной службы противника.

Основным шифром советских разведчиков являлся одноразовый шифрблокнот. Его внешний вид был различным. Он мог представлять собой толстую прямоугольную брошюру размером с почтовую марку, а иногда — свернутые полоски бумаги размером с сигаретный окурок. Причем во внешнем виде советских шифрблокнотов отчетливо просматривалась тенденция к уменьшению. Так, шифрблокнот, захваченный в 1954 г., содержал 40 строк по 8 групп из 5 цифр. В другом шифрблокноте, доступ к которому был получен в 1958 г., имелось 30 строк по 10 групп. В шифрблокнотах, захваченных в 1957-м и 1961 гг., было 20 строк по 4 и 5 групп соответственно. Группы, строки и страницы были пронумерованы. Еще один шифрблокнот состоял из 250 страниц, изготовленных из материала, напоминавшего металлическую фольгу. Обычно одна половина шифрблокнота печаталась красным шрифтом, а другая — черным. Вероятно, это делалось, чтобы различать «гамму», применяемую для зашифрования и расшифрования.

Размножение шифрблокнотов производилось простым фотографированием, которое считалось наилучшим способом скопировать «гамму» для агента. Более того, бумага, из которой изготавливались шифрблокноты, делалась из нитроклетчатки — материала, который применялся для производства фотопленки на заре кинематографа. Этот материал очень легко воспламеняется, а с помощью марганцовокислого калия, который у шпионов всегда под рукой, обычное горение можно было превратить почти во взрыв, который быстро и полностью уничтожал шифрблокнот, не оставляя даже скрытого изображения на пепле.



Интересно, что оригиналы некоторых шифрблокнотов готовились не с помощью высокоточных и производительных печатных механизмов, а на простой пишущей машинке. Это видно из-за наличия в них подтирок и повторных ударов, чего не может быть при полиграфическом способе изготовления.

Более важные наблюдения можно сделать при статистическом анализе цифр, содержавшихся в захваченных шифрблокнотах. В одном из таких шифрблокнотов, например, количество групп, в которых цифры от 1 до 5 чередуются с группами цифр от 6 до 0, было в 7 раз большее по сравнению со случайным распределением. Это наводит на предположение, что машинистка работала поочередно левой рукой (печатая цифры от 1 до 5) и правой (печатая цифры от 6 до 0). Кроме того, вместо половинного количества групп, начинающихся с цифр от 1 до 5, таких групп наблюдается ¾. Это, вероятно, происходило из-за того, что пробел машинистка делала правой рукой, а новую группу печатала левой. Удвоений и утроений отмечается меньше, чем этого следовало ожидать согласно случайному распределению. Возможно, машинистки, которым было приказано печатать цифры наугад, понимали, что повторения неизбежны, но в целях конспирации сводили их число к минимуму. Кроме перечисленных особенностей, в шифрблокноте было слишком мало закономерностей для успешного проведения криптоанализа.

Одноразовые шифрблокноты были захвачены при аресте нескольких советских агентов. Рудольф Абель пользовался шифрблокнотом в форме брошюры размером с почтовую марку. Сотрудники ФБР обнаружили его 21 июня 1957 г. в мусорной корзине в комнате отеля «Латам» в Нью-Йорке в ходе обыска, последовавшего за арестом Абеля. Абель, выдававший себя за художника, спрятал шифрблокнот в выемке обитого наждачной бумагой куска дерева, который прятал в корзине для мусора.

В начале 1961 г. в пригороде Лондона было найдено с полдюжины шифрблокнотов в виде свернутых трубочек бумаги. Английские полицейские отыскали их в зажигалке на даче Елены и Петра Крюгер — двух советских агентов, выдававших себя за семейную американскую пару Лону и Мориса Коэн.


Остальные шифрблокноты извлекли из другой зажигалки, обнаруженной на лондонской квартире их руководителя — советского резидента в Англии, известного под вымышленным именем Гордона Лонсдейла.

Английский ученый-атомщик Джузеппе Мартелли, которому было предъявлено обвинение в шпионаже против Англии в пользу Советского Союза, носил при себе два шифрблокнота, спрятанные в пачке сигарет и обнаруженные в 1963 г. при его аресте в лондонском аэропорту. Семь сигарет в пачке были нетронуты, а шесть других были склеены друг с другом и частично вырезаны, чтобы освободить место для блокнотов.

У Абеля в его художественной студии в Бруклине был коротковолновый передатчик, а в отеле «Латам» приемник. Он говорил своему помощнику о том, что записывает поступающую из Центра информацию на магнитофон, затем переписывает ее на бумагу и расшифровывает. После ареста Абеля американские контрразведчики следили за радиопередачами в соответствии с расписанием, найденным у Абеля в полом конце карандаша, и дважды перехватывали радиограммы, состоявшие из пятизначных цифровых групп.

Наряду с шифрблокнотами английская полиция обнаружила в зажигалке Крюгера расписание радиопередач. В соответствии с этим расписанием, настроившись на частоту 17080 килогерц, 9 января 1961 г. в 12.32 по Гринвичу полиция услышала позывной «277». Через 18 минут тот же самый позывной был принят на частоте 14755 килогерц. 18 января в 6.38 по Гринвичу на частоте 6340 килогерц снова был услышан позывной «277». Меньше чем через час этот позывной был замечен на волне 8888 килогерц. Пеленгаторы установили, что источник радиопередач находится в Москве. Лонсдейл имел высокоскоростной радиопередатчик, который посылал 240 слов в минуту. Советский разведчик записывал свои сообщения на пленку и затем на большой скорости передавал их в эфир.

Радиообмен советских агентов был довольно интенсивным. Крюгер осуществлял контакты с Центром по радио во вторник, среду, пятницу и субботу. Такая частота сеансов связи объясняет, почему при аресте Абеля и четы Крюгер их застали за шифрованием донесений в Центр.


При аресте Абель попытался засунуть шифровку в рукав, а г-жа Крюгер перед тем, как выйти из дома, попросила у конвоиров разрешение затопить печь. Однако после того как из ее сумочки был изъят конверт с листом бумаги, на котором были напечатаны цифры, она потеряла всякий интерес к печи.

Для передачи разведывательной информации советские агенты наряду с радио часто применяли микроточки. У Лонсдейла был прибор для чтения микроточек, который он держал в банке с тальком. Абель изготовлял микроточки, уменьшая размер кадра 35-миллиметровой фотопленки с помощью линзы с очень малым фокусным расстоянием. Чтобы сохранить четкость при таком уменьшении, он использовал фотопленку с самой высокой разрешающей способностью из тех, которые продавались в магазинах. Для пересылки подготовленного материала Абель расшивал журналы по домоводству и садоводству, помещал в их корешок микроточки, снова переплетал эти журналы и посылал их по определенному адресу в Париж. По каким-то причинам эта скрытая информация не дошла до адресата, и Москва попросила Абеля прекратить отправку подобных сообщений. Однако он по-прежнему продолжал получать инструкции из Центра в виде микроточек.

Как уже отмечалось выше, советским агентам не грозит опасность быть разоблаченными из-за слабости применяемых ими шифровальных средств. Возьмем, к примеру, шифр, который использовал помощник Абеля Рейно Хейханен. В течение двух лет толстый, ленивый и безответственный Хейханен, проживавший в Нью-Йорке, лично не встречался с Абелем, а связывался с ним, оставляя сообщения в тайниках — таких, как трещина в цементной стене между 165-й и 167 улицами в Бронксе, или за вынимающимся кирпичом под мостом в Центральном парке, или под фонарными столбами в парках и на улицах. Сообщения были на так называемой мягкой микропленке, которую собственноручно изготавливал Абель. Он растворял твердую основу пленки и оставлял только мягкий эмульсионный слой, который легко было поместить в потайное место. В качестве контейнеров для сообщений, оставляемых в тайниках, Абель и курьеры из Москвы использовали высверленные карандаши, болты, батарейки и монеты.


Даже будучи случайно обнаруженными, они не вызвали бы особых подозрений. Горизонтальная отметка голубым мелом в заранее обусловленных местах на заборах и на станциях метро означала, что сообщение находится в тайнике. Вертикальная отметка сигнализировала о том, что сообщение уже изъято. Эти отметки нужно было проверять ежедневно. 21 октября 1952 г., вскоре после прибытия Хейханена в Нью-Йорк, он оставил в одном из тайников свое первое сообщение. Москва ответила ему шифровкой на мягкой микропленке, помещенной в полую монету выпуска 1948 г. В шифровке говорилось.

«1. Поздравляем с благополучным прибытием. Подтверждаем получение вашего письма, адресованного V, и прочтение письма № 1.

2. Для организации прикрытия дано указание переслать вам 3 тысячи в местной валюте. Посоветуйтесь с нами перед тем, как вложить эти средства в какое-нибудь дело.

3. Согласно вашей просьбе, мы вышлем вам формулу изготовления мягкой микропленки и другую дополнительную информацию вместе с письмами вашей матери.

4. Пока еще слишком рано передавать вам одноразовые шифрблокноты. Короткие письма шифруйте, а при работе с длинными письмами применяйте вставки*. Шифровки не должны содержать данные о вас, вашем месте работы, адресе и т. д. Вставки также высылайте отдельно.

* Вероятно, по технологии, описанной Петровым.

5. Посылка была лично вручена вашей жене. В вашей семье все в порядке. Желаем удачи. Привет от товарищей.

№1, 3 декабря».

Однако полая монета заблудилась. Скорее всего, Хейханен, который отличался небрежностью, просто истратил ее. Монета ходила среди миллионов подобных ей монет, и никто не догадывался о ее содержимом. Но однажды жарким летним утром 1953 г. разносчик газет Джеймс Бозарт, который только что получил сдачу 50 центов в виде пяти монет в Бруклине, уронил их на лестницу. Когда он наклонился, чтобы поднять монеты, то увидел, что одна из них распалась пополам. В половинке этой монеты находилась микропленка, завернутая в папиросную бумагу. Бозарт передал эту микропленку полицейским, которые переправили ее в ФБР.


Там попытались расшифровать попавший к ним в руки материал, однако предпринятая попытка потерпела полный провал.

Четыре года спустя Хейханен явился с повинной в американское посольство в Париже, где он оказался, следуя на «заслуженный отдых» в СССР, куда его отправил Абель, разочаровавшийся в своем помощнике. Хейханен передал в ФБР применявшиеся им в переписке с Москвой шифрсистемы и ключи. Летом 1957 г. эксперт ФБР Майкл Леонард применил полученные от Хейханена сведения для чтения материала на микропленке, найденной Бозартом, и убедился, что попытки ФБР вскрыть используемую Хейханеном шифрсистему, имея на руках один только шифртекст, были абсолютно тщетными.

Таково состояние дел в русской криптографии. Представляет интерес поразмышлять о ее успехах. Россия сама по себе остается загадкой, овеянной тайной из тайн. То же самое касается и ее средств связи. Одноразовые шифрблокноты обеспечивают надежную защиту для сообщений российских разведчиков, военных, дипломатов и работников тайной политической полиции. Грамотно сконструированные шифраторы навечно сохраняют в секрете от врагов России ее наиболее важную дипломатическую, агентурную и военную переписку. В период «холодной войны» русские сумели вскрыть шифры американского посольства в Москве. Такие подвиги свидетельствуют об их осведомленности, базирующейся на глубоком понимании шифровального дела и криптоанализа. Исходят ли эти знания из врожденной способности русских к естественным наукам, что позволило им первыми запустить искусственные спутники Земли, или же из большого опыта в области криптологии, которая исправно служила коммунистическим диктаторам в России в их борьбе за власть, или же из привычки, которая впиталась в кровь всякому жителю тоталитарного общества, на каждом шагу видеть и разгадывать секреты, или из врожденной любви славян ко всему таинственному в природе, но так или иначе русские вознесли достижения своей страны в криптологии до высоты полета ее космических спутников.

Секретность на продажу

Ранним декабрьским утром 1917 г. симпатичный молодой человек стремительно промчался между массивными колоннами вестибюля здания компании «Америкэн телефон энд телеграф» («AT&T»), расположенного в деловой части Нью-Йорка. Он вбежал в лифт и поднялся на нем на 17-й этаж, где находилось телеграфное отделение компании, входившее в состав ее научно-исследовательского отдела. Это отделение, в котором работали несколько самых талантливых инженеров, уже год занималось доведением до ума новейшего достижения в области телеграфии — буквопечатающего телеграфного аппарата, который в отделении нарекли телетайпом.

Молодого человека звали Гильберт Вернам, и он всегда немного опаздывал. Коллеги считали Вернама весьма толковым инженером и способным изобретателем. Среди них ходили слухи о том, что каждый вечер, растягиваясь на диване, он спрашивал сам себя вслух: «Что бы такое еще изобрести?» У Вернама был редкий склад ума, который позволял ему придумывать оригинальную электрическую цепь и затем переносить ее на чертежный холст, не воспроизводя все требуемые соединения с помощью проводов. Вернам очень хорошо зарекомендовал себя на работе, поэтому начальник телеграфного отделения компании «AT&T» Паркер без колебаний пригласил его принять участие в разработке особо секретного проекта. И хотя в это декабрьское утро Вернам опять опоздал, в его голове уже успела созреть прекрасная идея. Тихий и скромный по натуре, Вернам довольно несмело изложил свою идею коллегам, которые сразу же сочли ее заслуживающей особого внимания.

Работа над секретным проектом началась еще летом, несколько месяцев спустя после того, как Соединенные Штаты объявили войну Германии. Паркер поручил нескольким своим подчиненным исследовать вопрос о возможности сохранять в тайне сообщения, передаваемые по телетайпу. Оказалось, что колебания тока в линии связи могли быть записаны с помощью осциллографа и затем легко преобразованы в буквы передаваемого сообщения. Поэтому было решено внести изменения в соединения проводов печатающего механизма телетайпа.
В результате текст сообщения шифровался методом одноалфавитной замены. В телеграфном отделении понимали, что такая защита являлась слишком слабой, однако ничего другого придумать не смогли и перестали заниматься этой проблемой до тех самых пор, пока Вернам не поведал им о своей идее.

Вернам предложил использовать особенности телетайпного кода, в котором кодируемый знак выражается в виде пяти элементов. Каждый из этих элементов символизирует наличие («плюс») или отсутствие («минус») электрического тока в линии связи. Таким образом, имеются 32 различных комбинации «плюсов» и «минусов». 26 из них ставятся в соответствие буквам, а оставшиеся 6 обозначают «служебные комбинации» (пробел между словами, переход с букв на цифры и знаки препинания, обратный переход с цифр и знаков препинания на буквы, возврат каретки печатающего устройства, переход на новую строку и холостой ход). Например, буква «А» выражается комбинацией «+ + - - -», букве «N» соответствует «- - + + -», а переход на цифры и знаки препинания задается через «+ + - + +». Закодированное сообщение набивается на перфоленте: «плюсы» представляются отверстиями, а «минусы» — их отсутствием. При считывании перфоленты металлические щупы проходят через отверстия, замыкают электрическую цепь и посылают импульсы тока по проводам. А там, где на перфоленте находится «минус», бумага не позволяет этим щупам замкнуть цепь, и в результате токовый импульс не передается.

Вернам предложил готовить перфоленту со случайными знаками (так называемую «гамму») заранее и затем электромеханически складывать ее импульсы с импульсами знаков открытого текста. Полученная сумма представляла собой шифртекст, предназначенный для передачи по линии связи. Вернам установил следующее правило суммирования: если сразу оба импульса являются «плюсами» или «минусами», то итоговый импульс будет «минусом», а если эти импульсы различны, то в результате получится «плюс».

Чтобы при шифровании суммировать импульсы электрически, Вернам сконструировал специальное устройство, состоящее из магнитов, реле и токо- съемных пластин.


А поскольку процедура расшифрования была совершенно аналогична процедуре зашифрования, это же самое устройство могло быть использовано и при расшифровании. Импульсы поступали в устройство суммирования с двух считывателей: один считывал «гамму», а другой — открытый текст. Получающиеся на выходе «плюсы» и «минусы» можно было передавать подобно обычному телетайпному сообщению. На приемном конце устройство, изобретенное Вернамом, прибавляло импульсы, которые считывались с идентичной ленты с «гаммой», и восстанавливало исходные импульсы открытого текста.

Вся прелесть изобретения Вернама заключалась в том, что больше не требовалось осуществлять зашифрование и расшифрование секретных сообщений в виде отдельных операций. Открытый текст входил в аппарат, находившийся у отправителя сообщения, и точно такой же открытый текст выходил из аппарата, принадлежавшего получателю этого сообщения. А если кто-либо перехватывал это сообщение по пути следования от отправителя к получателю, то в его распоряжении оказывалась ничего не значащая последовательность «плюсов» и «минусов». Теперь, чтобы зашифровать, передать, принять и расшифровать сообщение, требовалось приложить не намного больше усилий, чем при отправке сообщения открытым текстом. Основное преимущество изобретенного Вернамом метода засекречивания сообщений заключалось не в механическом шифровании открытого текста с последующей печатью результата на бумаге, что было осуществлено еще в начале 70-х годов XIX века французами Эмилем Винеем и Жозефом Госсеном. Вернам сумел слить воедино два процесса — шифрование и передачу сообщения. Он создал то, что впоследствии назвали линейным шифрованием, чтобы отличать его от ставшего традиционным предварительного шифрования. Вернам освободил процесс шифрования от оков времени и ошибок, исключив из этого процесса человека. Выдающийся вклад, внесенный Вернамом в практику шифрования, заключается именно в том, что он привнес в шифровальное дело автоматизацию, уже успевшую к тому времени сослужить людям огромную службу во многих областях их деятельности.



Вокруг идеи, высказанной Вернамом в кругу коллег, моментально развернулась кипучая деятельность. Сначала Вернама заставили изложить эту идею в краткой записке, датированной 17 декабря. Компания «AT&T» уведомила об изобретении Вернама американское военно-морское ведомство, с которым она поддерживала тесное сотрудничество. 18 февраля 1918 г. состоялось совещание, в котором приняли участие Паркер, Вернам и другие инженеры из телеграфного отделения компании «AT&T», с одной стороны, и военные моряки, с другой.

27 марта эти же инженеры встретились со своими коллегами из американской компании «Вестерн электрик», производственного филиала «AT&T», и договорились с ними об изготовлении первых двух линейных шифраторов с использованием как можно большего количества стандартных деталей. В лаборатории «Вестерн электрик» они подсоединили изготовленные шифраторы к телетайпам и осуществили первые испытания процесса, который назвали «автоматическим шифрованием». Все устройства, вовлеченные в него, работали превосходно. Компания «AT&T» проинформировала об этом факте майора Джозефа Моборна, который занимал тогда пост начальника отдела научно-исследовательских и конструкторских разработок войск связи США.

Нерешенным оставался всего один вопрос — откуда брать «гамму». В первые дни «гамма» для устройства Вернама представляла собой склеенные петлей короткие перфоленты, на которые были набиты знаки, извлеченные наугад из различных открытых текстов. Инженеры компании «AT&T» почти сразу обратили внимание на существенные изъяны такого процесса «автоматического шифрования», связанные с недостаточной длиной «гаммы». Поэтому, чтобы затруднить криптоанализ, они сделали перфоленты с «гаммой» более длинными. Но тогда с этими перфолентами стало слишком трудно обращаться.

Вернам предложил суммировать две короткие, имеющие различную длину «гаммы» таким образом, как будто бы одна «гамма» шифровала другую. Получающаяся в результате так называемая вторичная «гамма», имевшая значительно большую длину, чем две исходные, первичные «гаммы», которые были использованы для ее генерации, применялась для зашифрования открытого текста.


Например, если одна закольцованная лента имела 1000 знаков, а другая 999, то данное различие в длинах всего в один знак давало 999000 комбинаций, прежде чем результирующая последовательность повторялась.

Однако Моборн понимал, что даже усовершенствованная система Вернама весьма уязвима для криптоанализа. В свои 36 лет будущий начальник войск связи США Моборн был незаурядным криптоаналитиком. Он основательно изучил криптоанализ в армейской школе связи и был хорошо знаком с последними достижениями в этой области. Более того, за несколько лет до описываемых событий Моборн сам принимал участие в одной научно-исследовательской работе, в ходе которой специалисты из армейской школы связи сделали вывод о том, что единственной стойкой «гаммой» является такая, которая сравнима по длине с самим шифруемым сообщением. Любое повторение в «гамме» подвергает огромному риску полученные с ее помощью криптограммы и, скорее всего, приведет к их вскрытию. Проведенный Моборном анализ системы «автоматического шифрования» еще более убедил его в этом. Он понял, что не имеет никакого значения, находятся ли повторения в пределах одной криптограммы или они распределены по нескольким, получаются ли они путем комбинирования двух первичных «гамм» или в результате простого повторения в единой длинной «гамме». Важно то, что в «гамме» повторений не должно быть ни при каких условиях. Необходимо, чтобы она была совершенно уникальна и предельно хаотична.

Осознав это, Моборн объединил свойство хаотичности «гаммы», на которое опирался Вернам в своей системе «автоматического шифрования», со свойством уникальности «гаммы», выработанным криптографами армейской школы связи, в системе шифрования, которую ныне принято называть «одноразовым шифрблокнотом». Одноразовый шифрблокнот содержит случайную «гамму», которая используется один, и только один раз. При этом для каждого знака открытого текста, принадлежащего всей совокупности сообщений, которые уже были посланы данной группой шифркорреспондентов или еще только будут посланы ею в обозримом будущем, предусматривается использование абсолютно нового и не поддающегося предсказанию знака «гаммы».



Это абсолютно стойкая шифрсистема. Подавляющее большинство систем шифрования являются абсолютно стойкими лишь на практике, поскольку криптоаналитик может найти пути их вскрытия при наличии у него определенного количества шифртекста и достаточного времени для его исследования. Одноразовый же шифрблокнот является абсолютно стойким как в теории, так и на практике. Каким бы длинным ни был перехваченный шифртекст, сколько бы много времени ни отводилось на его исследование, криптоаналитик никогда не сможет вскрыть одноразовый шифрблокнот, использованный для получения этого шифртекста. И вот почему.

Вскрытие многоалфавитного шифра означает объединение всех букв, зашифрованных при помощи одного шифралфавита, в единую группу, которую можно изучать на предмет выявления ее лингвистических особенностей. Методы такого объединения могут быть различны в зависимости от вида «гаммы». Так, метод Казиского заключается в выделении идентично гаммированных букв открытого текста при повторяющейся «гамме». Связная «гамма» может быть вскрыта путем взаимного восстановления открытого текста и «гаммы». А «гамма», использованная для зашифрования двух или более сообщений, поддается вскрытию путем одновременного восстановления открытых текстов этих сообщений, причем правильность прочтения одного текста контролируется читаемостью другого. Почти для всех разновидностей многоалфавитиых шифров разработан свой метод вскрытия, который основан на их отличительных особенностях.

Совершенно иначе обстоит дело с одноразовым шифрблокногом. В этом случае криптоаналитик не имеет отправной точки для своих исследований, так как в одноразовой шифрсистеме «гамма» не содержит повторений, не используется более одного раза, не является связным текстом и не имеет внутренних структурных закономерностей. Поэтому все методы дешифрования, в той или иной мере основанные на этих характеристиках, не дают никаких результатов. Криптоаналитик заходит в тупик.

А как обстоит дело с методом тотального опробования? Ведь прямой перебор всех возможных ключей в конечном счете обязательно приведет криптоаналитика к открытому тексту.


Однако успех, приобретенный этим путем, иллюзорен. Тотальное опробование действительно позволяет получить исходный открытый текст. Но оно также даст и каждый другой возможный текст той же длины, и сказать, какой из них является истинным, будет невозможно.

Предположим, что криптоаналитик пытается дешифровать четырехбуквенное военное сообщение, применяя все «гаммы», начиная с «АААА». Используя «AABI» в качестве «гаммы», он получает открытый текст «kiss»*. Неподходящий вариант для данного контекста. Криптоаналитик не останавливается на достигнутом. С помощью «AAEL» получается открытый текст «kill»**. Уже лучше, но хочется удостовериться, нет ли чего более подходящего. Исследование продолжается, и при «гамме» «ААЕМ» выходит слово «kilt»***. «AAER» дает «kiln»****, «GZBM» — «fast»*****, «KHIA» — «slow»******, «HRIW» — «stop»*******, «PZVQ» — «hard»******** и «RZBU» — «easy»*********. Когда криптоаналитик доберется, наконец, до «гаммы» «ZZZZ», он обнаружит, что просто составил перечень всевозможных английских слов из четырех букв.

* «Поцелуй».

** «Убей».

*** «Килт».

**** «Обжигать».

***** «Быстро»

****** «Медленно»

******* «Остановиться».

******** «Трудно»

********* «Легко».

У криптоаналитика остается последняя надежда. Предположим, что он получил н свое распоряжение открытый текст какой-то отдельной криптограммы (например, в результате ошибки связиста). В состоянии ли криптоаналитик использовать «гамму», которую он сможет теперь вычислить, имея на руках открытый и соответствующий ему шифрованный тексты, для определения алгоритма, с помощью которого была выработана эта «гамма», чтобы потом предугадать все будущие «гаммы»? Нет, не в состоянии. Ведь если «гамма» действительно случайна, это значит, что она не подчиняемся никаким видимым закономерностям.

Правильный ответ опять ускользает от криптоаналитика. Одноразовая случайная «гамма» полностью подавляет его, растворяя все усилия криптоаналитика в хаосе, с одной стороны, и в бесконечности, с другой.


Здесь он сталкивается с пропастью, непреодолимой для человека.

Почему же горда этот самый совершенный шифр не нашел всеобщего применения? Ответ прост, из-за огромного количества «гаммы», которая требуется при его использовании. Проблемы, возникающие при изготовлении, рассылке и уничтожении «гаммы», человеку непосвященному во все тонкости организации шифрсвязи могут показаться пустячными, однако в военное время объемы переписки зачастую удивляют даже самых бывалых связистов. В течение суток может понадобиться зашифровать сотни тысяч слов, а для этого требуется изготовить миллионы знаков «гаммы». И поскольку «гамма» для каждого сообщения должна быть единственной и неповторимой, то ее общий объем будет эквивалентен объему всей переписки за время воины.

B общем, практические проблемы не позволяют применять одноразовые шифрблокноты в быстро меняющихся ситуациях, например в ходе проведения военных операций. Этих проблем не существует в более стабильных условиях: в высших военных штабах, дипломатических представительствах или в агентурной переписке одноразовые шифрблокноты достаточно практичны и находят повсеместное применение. Однако и здесь возникают непреодолимые трудности, если объем переписки слишком велик.

Это как раз и произошло, когда Моборн, устроив первое крупное испытание шифрсистемы Вернама, установил его машины сразу в трех городах. Даже при сравнительно небольшом объеме переписки (до 135 коротких сообщений в день) оказалось невозможным изготовить достаточное количество качественной «гаммы». Поэтому, не найдя другого выхода из затруднительного положения, Моборн стал комбинировать две относительно короткие «гаммы», чтобы получать из них более длинную «гамму», как это первоначально предлагал делать сам Вернам.

В сентябре 1918 г. Вернам отправился в Вашингтон и подал там заявку на патент. Первая мировая война успела закончиться прежде, чем шифрсистема Вернама сумела хоть как-то проявить свои достоинства на практике. Тем не менее 22 июля 1919 г. на нее был выдан патент № 1310719, являющийся, по-видимому, самым важным в истории криптографии.


Эксперты из вашингтонского патентного бюро признали возможную полезность этого изобретения и в мирное время.

Однако, хотя устройство, придуманное Вернамом, несомненно являлось ценным плодом творческой инженерной мысли талантливого изобретателя, в коммерческом плане оно потерпело полный провал. Телеграфные компании и коммерческие фирмы, которые, по мнению «AT&T», должны были в массовых количествах покупать запатентованные шифрприставки Вернама к своим телетайпам, отдавали предпочтение старомодным кодам, которые существенно снижали длину сообщений, тем самым уменьшая телеграфные расходы и одновременно обеспечивая хоть какую-то, пусть небольшую, безопасность переписки. После окончания Первой мировой войны бюджеты вооруженных сил всех стран были сокращены до минимума. Недостаток средств и нехватка материальных ресурсов вынудили армейских связистов снова вернуться к комбинированию двух относительно коротких лент с «гаммой», а продемонстрированная военными криптоаналитиками слабая стойкость такой системы генерации «гаммы» привела к тому, что шифрсистема Вернама на некоторое время была предана забвению.

Что же касается самого Вернама, то он продолжал заниматься научно-исследовательской работой в компании «AT&T». Он немного усовершенствовал свою шифрсистему, а также изобрел устройство для автоматического зашифрования написанного от руки текста во время его передачи фототелеграфом. В 1929 г. Вернама со значительным повышением перевели в один из филиалов компании «AT&T». Однако через четыре месяца в США разразился финансовый кризис, и, так как Вернам еще не успел заработать достаточный трудовой стаж на новом месте, его вскоре уволили. Он перешел на работу в другую крупную компанию, но резкая перемена в его личной судьбе, видимо, подействовала на него угнетающе. С каждым годом о Вернаме было слышно все меньше и меньше, пока, наконец, 7 февраля 1960 г. человек, автоматизировавший процесс шифрования, умер в полной безвестности у себя дома.

История науки изобилует совпадениями.


Например английский астроном Джон Адамс и его французский коллега Урбен Леверье почти одновременно сделали вывод о существовании планеты Нептун. Неудивительно, что подобные совпадения имели место и в криптографии. Случилось так, что в период между двумя мировыми войнами одно из таких совпадений затронуло сразу несколько человек. Как и Вернам, побуждаемые широким использованием секретной связи в военное время и вдохновляемые наступлением эпохи механизации, они независимо друг от друга изобрели машину, принцип действия которой на протяжении очень продолжительного времени находил наиболее широкое применение в криптографии. Этот принцип основывается на использовании колеса с перепайками — так называемого шифрдиска.

Шифрдиск представляет собой толстую круглую пластину, изготовленную из изоляционного материала (например, из твердой резины). С обеих сторон шифрдиска по окружности на равном расстоянии друг от друга закреплены по 26 электрических контактов (чаще всего они делались из латуни). Каждый контакт соединяется перепайкой с каким-либо другим контактом на противоположной поверхности шифрдиска. Таким образом, образуется электрическая цепь, которая начинается на одной стороне шифрдиска и заканчивается на другой.

Если условиться, что контакты на одной (входной) поверхности представляют буквы открытого текста, а контакты на другой (выходной) поверхности — буквы шифртекста, то проволочные перепайки между входной и выходной поверхностью обеспечивают преобразование открытого текста в криптограмму. Для зашифрования буквы открытого текста нужно только подать импульс тока на входной контакт, соответствующий этой букве. Ток пройдет по соединительному проводнику и появится на выходном контакте, представляющем букву шифртекста. Если записать все перепайки диска, зафиксировав соединения между входной и выходной поверхностью, то получится шифр одноалфавитной замены. Таким образом, шифрдиск воплощает процесс шифрования в форме, удобной для электромеханических манипуляций.

Для выполнения этих манипуляций шифрдиск устанавливается между двумя неподвижными круглыми пластинами, каждая из которых также изготовлена из изоляционного материала и снабжена 26 контактами, которые закреплены по кругу и соответствуют контактам, имеющимся на шифрдиске.


Контакты входной пластины соединены с клавишами пишущей машинки, на которой набивается открытый текст. А каждый контакт выходной пластины связан с каким-либо устройством, предназначенным для вывода шифртекста (например, с сигнальной лампочкой). В результате, например, когда шифровальщик нажимает на клавишу «А» на пишущей машинке, он посылает токовый импульс от источника тока на контакт неподвижной входной пластины, закрепленный за буквой «А». Затем этот импульс попадает на входной контакт шифрдиска, соответствующий «А», и далее через перепайку проходит на выходной контакт, а с него — на лампочку, которая загорается над буквой шифртекста (пусть это будет буква «R»), которая ставится в соответствие букве «А».

Если бы все на этом и заканчивалось, то шифрдиск не был бы таким замечательным устройством. Тогда каждый раз при нажатии на клавишу «А» ток протекал бы по одной и той же электрической цепи и в итоге указывал бы на одну и ту же букву шифртекста.

Но все дело в том, что шифрдиск не остается неподвижным. Он вращается. Предположим, что он повернулся на одну позицию. Ток, который раньше, покидая контакт «А» входной пластины, попадал на контакт «R» выходной пластины, теперь преобразуется в совершенно другую букву, так как новый контакт шифрдиска с перепайкой, отличной от прежней, теперь встал против контакта «А» входной пластины. Подобным же образом всем другим буквам открытого текста ставятся в соответствие иные буквы шифртекста. Получается новый шифралфавит, причем каждый раз, когда шифрдиск поворачивается, используется другой шифралфавит. Можно выписать все эти шифралфавиты в виде таблицы из 26 строк и такого же количества столбцов. Если шифровальная машина сконструирована так, что шифрдиск поворачивается ровно на одну позицию каждый раз, когда зашифровывается какая-либо буква открытого текста, то итоговый результат будет таким же, как и при циклическом использовании этой таблицы строка за строкой сверху вниз. Получится не что иное, как шифр многоалфавитной замены с периодом 26.



Такая машина по- прежнему не оправдывает возлагаемых на нее надежд, поскольку реализуемый с ее помощью процесс шифрования слишком нестоек. Однако, если вместо неподвижной выходной пластины установить рядом с первым диском второй и заставить его перемешаться на одну позицию всякий раз, когда первый диск совершает полный оборот, то это позволит существенно усовершенствовать процесс шифрования. За счет поворота второго шифрдиска создается новый шифралфавит — 27-й по счету. И каждый новый вариант расположения этих двух шифрдисков между неподвижными пластинами будет приводить к созданию нового шифралфавита. Следовательно, двухдисковая шифровальная машина реализует многоалфавитную замену со значительно большим периодом, чем однодисковая. Теперь он равняется 676.

Добавление третьего диска приводит к тому, что это число умножается на 26, так как все три диска возвращаются в свое исходное положение только через 17576 последовательных тактов зашифрования. При четырех и пяти дисках периоды равны 456976 и 11881376 соответственно.

Получается, что каждая буква открытого текста зашифровывается при помощи различных шифралфавитов. В этом и заключается сила дисковой системы: применение дополнительных дисков быстро доводит число шифралфавитов до таких астрономических величин, что количественные различия перерастают в качественные. Теперь можно создать свой шифралфавит для каждой буквы открытого текста, длина которого намного превосходит полное собрание сочинений Шекспира, «Войну и мир» Толстого, «Илиаду» Гомера, «Дон-Кихота» Сервантеса и «Кентерберийские рассказы» Чосера, вместе взятые.

Подобная длина сводит на нет всякую практическую возможность непосредственного вскрытия шифрсистемы на основе частоты встречаемости букв. Для такого вскрытия требуется примерно 50 букв на каждый шифралфавит, а это означает, что все пять дисков должны по 50 раз совершить свой полный оборот. Никакой криптоаналитик не может всерьез рассчитывать на то, чтобы стать обладателем такого трофея, даже если он сделает это делом всей своей жизни.


Те же дипломаты, которые бывают не менее красноречивыми, чем политические деятели, редко поднимаются до подобных высот словоохотливости. Что уж тут говорить о военных и о шпионах, которые издавна славятся своей способностью держать язык за зубами и не тратят слов попусту.

Поэтому при вскрытии дисковых шифраторов криптоаналитик должен опираться на особые случаи, например, на получение открытого текста в полном объеме. Заполучить его криптоаналитик может несколькими путями. Случается, что для шифрования двух и более сообщении применяется одна и та же начальная установка шифрдисков или что эти установки очень близки одна к другой и последовательность шифралфавитов перекрывается на нескольких сообщениях. Иногда двум криптограммам соответствует один и тот же открытый текст (так бывает при рассылке идентичных приказов по нескольким подразделениям). Время от времени открытый текст становится известным в результате ошибок шифровальщика или опубликования дипломатических нот. На практике подобные ситуации встречаются довольно часто, что позволяет криптоаналитику использовать их с наибольшей выгодой для себя.

При вскрытии дисковых шифраторов криптоаналитики обычно применяют методы высшей математики, которые очень хорошо подходят для работы со многими неизвестными, связанными с шифрдисками. В основном этими неизвестными являются перепайки в каждом шифрдиске. Криптоаналитик математически разграничивает их, измеряя сдвиг между входными и выходными контактами. Например, перепайка со входного контакта 3 на выходной контакт 10 означает сдвиг, равный 7. Подобным же образом всем буквам придаются числовые значения, чаще всего «А» = 0, «В» = 1... «Z» = 25. Используя числовые значения известного или предполагаемого открытого текста, криптоаналитик составляет уравнения, в которых сдвиги в нескольких дисках являются неизвестными величинами, и затем решает эти уравнения.

Таковы основные принципы вскрытия дисковых шифраторов. Но их применение на практике обрекает криптоаналитика на самые жестокие испытания интеллекта среди известных человеку.


Количество уравнений и неизвестных, кажется, превышает число песчинок в пустыне, а сами уравнения сложны и запутанны подобно гордиеву узлу. Отчасти эта сложность проистекает из необходимости указать все сдвиги по отношению к неподвижной входной и выходной пластине. С другой стороны, это связано с тем, что один сдвиг вычисляется через несколько других. Сдвиг на 3-м шифрдиске может быть известен только как сумма сдвигов на 1-ми 4-м шифрдисках, а сдвиг на 4-м шифрдиске может, в свою очередь, равняться сумме сдвигов на 2-м и 5-м шифрдисках. Таким образом, одно неизвестное может быть выражено через четыре или пять величин. Математическая теория групп очень подходит для решения уравнений такого типа, но она также очень подвержена ошибкам. В результате любое ложное предположение разрастается по древообразным ветвям этих уравнений, как злокачественная опухоль.

Характер сдвигов, восстановленных криптоаналитиком, может оказаться правильным только в относительном смысле, и потребуется дополнительно найти перестановку, с помощью которой можно будет получить абсолютно точные значения этих сдвигов. Кроме того, шифровальщики противника редко делают одолжение, устанавливая шифрдиски в одинаковые первоначальные положения при шифровании всех своих сообщений. Вскрытие также очень сильно затрудняется использованием устройств, которые обеспечивают неравномерное движение шифрдисков. Сам шифровальщик может внести дополнительные поправки, просто переставив шифрдиски. Короче говоря, дисковая шифрсистема создает исключительно сложный и стойкий шифр, составленный из достаточно простых элементов. Кем же были изобретатели этого своеобразного криптографического лабиринта?

Американец Эдвард Хеберн посвятил дисковым шифраторам лучшие порывы своего таланта. Он родился 23 апреля 1869 г. в городе Стриторе в штате Иллинойс. В 19 лет Хеберн отправился на Запад и там долгое время плотничал, строил и продавал деревянные дома. Он был голубоглазым шатеном среднего роста и телосложения. Хеберн носил усы, слыл спокойным, добрым и уравновешенным человеком и очень много читал.


Вскоре после того, как ему исполнилось 40 лет, Хеберн неожиданно проявил большой интерес к криптографии.

С 1912-го по 1915 г. Хеберн подал несколько патентных заявок на различные шифровальные устройства. Например, он создал шифрсистему, в которую входили две электрические пишущие машинки, соединенные между собой 26 проводами. Когда нажималась какая-либо клавиша на одной машинке, это приводило к тому, что на другой печаталась буква шифртекста. Так как провода оставались подсоединенными к одним и тем же контактам на протяжении всего периода времени, в течение которого набирался открытый текст, то шифрование осуществлялось методом одноалфавитной замены. Несмотря на слабость применяемого метода шифрования, изобретение Хеберна было весьма примечательно тем, что преобразование открытого текста в криптограмму выполнялось при помощи токовых импульсов, посылаемых по электрическим проводам. Взаимные соединения этих проводов представляли собой прообраз шифрдиска. К 1917 г. идея создания дискового шифратора окончательно созрела в голове американского изобретателя. В том же году Хеберн сумел воплотить эту идею в виде подробных чертежей, а еще через год — в виде реального аппарата.

В начале 1921 г. Хеберн прибыл в Вашингтон, связался с представителями службы связи американских ВМС и продемонстрировал им собственное изобретение, одновременно направив свою первую заявку на шифрдиск в вашингтонское патентное бюро. «У нас долгое время безуспешно пытались, — вспоминал позднее тогдашний начальник службы связи ВМС США, — внести радикальные изменения в систему обеспечения секретности военных коммуникаций. И вот появился г-н Хеберн с Западного побережья и принес нам свою машину. Мы были восхищены, когда он продемонстрировал, что она может делать, и сразу же пожелали заказать несколько таких машин для нужд всего нашего флота».

В 1921 г. Хеберн основал фирму «Хеберн электрик код», которая стала самым первым производителем дисковых шифраторов в США. Получив необходимую поддержку от ВМС, а также полагая (вполне справедливо), что его изобретение является шифрующим устройством будущего, он стал активно продавать акции своей фирмы, чтобы собрать необходимый капитал.


Поскольку « Хеберн электрик код» владела десятками патентов по всему миру (среди них был не только патент на дисковый шифратор, но и патенты на многие другие передовые для своего времени устройства, такие, как электрические пишущие машинки и указатели направления движения для автомашин), Хеберн без труда продал акции своей фирмы на астрономическую по тем временам сумму примерно в 1 миллион долларов.

В 1922 г. на деньги, вырученные от продажи акций, Хеберн приобрел механические мастерские, чтобы наладить в них производство штампов, литейных форм и шаблонов для дисковых шифраторов. Выступая перед сотрудниками своей фирмы, Хеберн заявил: «Мы очень близки к большому финансовому успеху благодаря нашим изобретениям в области шифровальных машин, и поэтому необходимо подготовиться к тому, чтобы заняться этим бизнесом на постоянной основе». 21 сентября паровая землеройная машина, которой управлял сам Хеберн, начала земляные работы на участке, отведенном под трехэтажное здание в неоготическом стиле. Согласно планам Хеберна, под крышей этого здания должны были со временем разместиться полировочный, инструментальный и сборочный цехи, а также ряд других производств, необходимых, чтобы наладить массовый выпуск дисковых шифраторов.

Пока шло строительство, Хеберн продолжал бойко торговать акциями своей фирмы, убеждая потенциальных покупателей, что их капитал имеет такой же шанс на успех, как и первоначальный капитал, вложенный в телефон, радио и другие великие изобретения человечества. Он завалил держателей акций «Хеберн электрик код» радужными отчетами и держал двери своей канцелярии открытыми до 9 часов вечера каждый божий день, включая воскресенья, чтобы желающие могли воочию ознакомиться с его удивительным изобретением. Собственное творение вызвало у самого Хеберна такой восторг, что он даже написал целую оду в честь дискового шифратора:

На Западе появилось удивительное изобретение.

Это триумф

многолетнего, неустанного, терпеливого труда

Решена многовековая, сложнейшая проблема.



Создан изумительный, совершенный шифр...

Его достоинства столь очевидны,

что ни одно государство в мире

Не может его игнорировать.

Он — результат глубоких исследований,

продиктованных необходимостью.

Теперь «Хеберн электрик код» властвует

над всеми шифрами.

Рыцарь радио, страж сокровищ,

Мозг нации, гарант полной безопасности,

Сердце корабля, хранитель жизней

В борьбе грубой силы против интеллекта...

Непостижимая, хитроумнейшая загадка для науки,

Настолько глубокая, что берегитесь, коварные предатели!

Вокруг вас расставлена невидимая гениальная западня.

Мировая война продемонстрировала

его крайнюю необходимость,

Ученые всех государств участвовали

в жестоком состязании.

Лучшие умы человечества стремились добиться успеха,

И сейчас в центре мирового внимания —

американское изобретение.

В ВМС США справедливо решили, что лучше полагаться не на результаты поэтических упражнений Хеберна, а на мнение своих квалифицированных экспертов-криптологов. Именно из них в 1923 г. была создана авторитетная комиссия для рассмотрения дискового шифратора Хеберна. После недолгих размышлений эта комиссия единогласно порекомендовала принять машину на вооружение, но только после ее усовершенствования.

К концу 1923 г. было, наконец, закончено строительство грандиозного предприятия по производству дисковых шифраторов. Его стоимость перевалила за отметку 380 тысяч долларов, что в полтора раза превысило первоначальную смету. Доходы «Хеберн электрик код» оказались значительно ниже расходов на строительство, и весной 1924 г. фирма не смогла рассчитаться по своим долговым обязательствам. В ходе последовавшей реорганизации Хеберн был снят с поста президента. 30 апреля состоялось собрание обозленных акционеров, которые потребовали привлечь Хеберна к уголовной ответственности за то, что он торговал акциями своей фирмы по 3-5 долларов за штуку вместо установленной американским законом цены в 1 доллар.

Расследование продолжалось с 1924-го по 1926 г. За это время ВМС США заказали в «Хеберн электрик код» два дисковых шифратора, заплатив за них по 600 долларов за каждый, а армия перечислила Хеберну 1000 долларов еще за два шифратора.


Крупная судоходная компания « Пасифик стимшип» купила семь дисковых шифраторов Хеберна по цене 120 долларов за каждый (такие отличия в цене объяснялись разным количеством шифрдисков в машинах, выставленных на продажу) для использования на пароходах и в филиалах этой компании. Наконец, итальянское правительство приобрело для своих нужд еще один дисковый шифратор производства «Хеберн электрик код».

Тем временем давление со стороны держателей акций все нарастало. Они жаловались на недостаточные объемы продаж, регулярно проводили митинги протеста против неправильной, по их мнению, политики руководства фирмы. В конце концов 1 марта 1926 г. в суде высшей инстанции началось слушание дела Хеберна по обвинению в нарушении закона штата Калифорния о корпоративных ценных бумагах. После четырехдневного разбирательства суд удалился на совещание. Вернувшись через 12 минут, судьи признали Хеберна виновным. И хотя исполнение приговора было отложено, все эти события свели к нулю всякие шансы привлечь в «Хеберн электрик код» дополнительный капитал, чтобы расквитаться с долгами и продолжить производство дисковых шифраторов. Через три месяца фирма обанкротилась.

Но Хеберн не желал сидеть сложа руки. Связывая свои надежды с ВМС, он учредил в штате Невада новую фирму под названием «Интернэшнл код машин». В 1928 г. ее дела пошли на лад, когда ей удалось продать американским ВМС четыре пятидисковых шифратора по 750 долларов за штуку и получить еще по 20 долларов за каждый шифрдиск к ним. Хеберн с несколькими своими сотрудниками сумел изготовить эти машины практически вручную и затем лично доставил их в штаб 12-го военно-морского округа в Сан-Франциско. Одна машина осталась там, а остальные были разосланы в военно-морское министерство и главнокомандующему флотом США. В ВМС в первую очередь хотели на практике убедиться именно в их механической надежности, а не в криптографической стойкости, которая тогда считалась вполне удовлетворительной. С 1929-го по 1930 г. эти машины обеспечивали секретность значительной части официальной переписки высшего командования американских ВМС.


Дела Хеберна пошли еще успешнее в 1931 г.: ВМС купили у него 31 дисковый шифратор на общую сумму 54480 долларов для повседневного использования в качестве шифрсистемы командования высшего звена.

Однако, когда в 1934 г. Хеберн предложил ВМС приобрести новый, усовершенствованный вариант своей шифровальной машины, в ответ он совершенно неожиданно получил очень резкое письмо с категорическим отказом. Поскольку других заказчиков у Хеберна практически не было, этот отказ заставил Хеберна прекратить деятельность на поприще производства шифровальной техники. И хотя купленные у Хеберна дисковые шифраторы не были сняты с эксплуатации после разрыва отношений с ним, вскоре в результате интенсивной работы они износились и в 1936 г. были заменены на новые, произведенные другой американской фирмой. Интересно отметить, что эти машины были затем отремонтированы и установлены на береговых станциях, где продолжали использоваться вплоть до 1942 г. А две из них даже были захвачены японцами в качестве военных трофеев.

Последние годы своей жизни Хеберн прожил на доходы от собственности, оставленной сестрой его жены. Убежденный, что вооруженные силы воспользовались его основными идеями, не уплатив ему за это соответствующую компенсацию, в 1947 г. Хеберн предъявил всем трем видам вооруженных сил США иск на общую сумму 50 миллионов долларов. В течение последовавшего за этим шестилетнего периода бюрократической волокиты Хеберн умер. Ему было 82 года, когда 10 февраля 1952 г., пытаясь поднять слишком тяжелый ящик, он умер от сердечного приступа.

В начале 1953 г. армия, ВМС и ВВС США отвергли иск Хеберна. Через несколько месяцев его наследники вновь предъявили американскому правительству иск на сумму 50 миллионов долларов. Пользуясь мелкими юридическими зацепками, исковый суд США ограничил время возмещения ущерба периодом с 1947-го по 1953 г., а нарушение прав истца было сведено к очень узкому вопросу о незаконном использовании одного специального устройства для управления движением шифрдисков.


Был проигнорирован основной вопрос о том, действительно ли вооруженные силы США позаимствовали у Хеберна основные принципы работы дискового шифратора и потом использовали эти принципы в сотнях тысяч стойких шифровальных машин во время Второй мировой войны без справедливой компенсации автору, который их изобрел.

Опираясь на букву закона, американское правительство изо всех сил стремилось не заплатить Хеберну и его наследникам ни цента. В 1958 г. оно, в конце концов, согласилось отдать им какие-то жалкие крохи — 30 тысяч долларов. И то отнюдь не из чувства справедливости, а поскольку опасалось, что, отстаивая свои права в суде, ему придется раскрыть некоторые свои секреты. А Хеберн явно заслуживал лучшего, и его история — трагическая, полная несправедливости — не делает чести его родной стране.

Днем рождения самого известного дискового шифратора в истории криптографии можно считать вторник 7 октября 1919 г., когда немецкий изобретатель Хуго Кох получил патент на свою «секретную пишущую машинку». Коху было тогда 49 лет. Он очень увлекался конструированием различных диковинных приспособлений и справедливо полагал, что его новое изобретение из области криптографии будет иметь коммерческий успех. Кох указал в своем патенте, что лучи света, воздух, вода или масло, протекающие по трубкам, могут переносить шифрующий импульс так же хорошо, как и электричество, передаваемое по проводам. Он также отметил, что этот импульс необязательно должен двигаться через диск, а может проходить, например, по трубкам, просверленным в болванках, скользящих между неподвижными пластинами. Кох отдавал предпочтение дисковому механизму, но не создал шифровальной машины в какой-либо из предложенных им в патенте форм. В 1922 г. Кох тяжело заболел и, предчувствуя скорую кончину, передал все права на свои патенты другому немецкому изобретателю. Через год Коха не стало.

Немецким изобретателем, унаследовавшим патентные права Коха, стал Артур Шербиус — толковый инженер, имевший степень доктора наук и ряд патентов, в том числе и в такой далекой от криптографии области, как керамика.


Жил Шербиус в Вильмерсдорфе, пригороде Берлина. Первое придуманное им криптографическое устройство превращало цифровые кодовые обозначения в произносимые слова, поочередно заменяя цифры на соответствующие им гласные и согласные буквы с помощью специального устройства. Это устройство состояло из «нескольких коммутаторов, которые соединяют каждый входной проводник с одним из выходных проводников и которые устроены так, что можно легко изменять характер этих соединений». Именно оно стало прообразом дискового шифратора, позднее изобретенного Шербиусом и подробно описанного в его очередной патентной заявке. И хотя диски в этом шифраторе применялись только для преобразования цифровых последовательностей, в последующих подобных ему устройствах Шербиус увеличил количество контактов с 10 до 26, так что эти устройства вполне могли использоваться для шифрования букв.

Шербиус назвал свою машину «Энигма» («Загадка»). Первая ее модель была очень громоздкой. По своим размерам и форме она больше всего напоминала кассовый аппарат и вскоре была заменена другой моделью, представлявшей собой обычную пишущую машинку, дополненную шифрующим механизмом. Третья модель была портативной. Буквы в ней не печатались на бумаге, а подсвечивались лампочками.

«Энигма» имела два весьма существенных отличия от других дисковых шифраторов. Во-первых, ее последний шифрдиск на самом деле был полудиском: все его контакты располагались исключительно на одной стороне и были соединены только между собой (импульс, приходивший на этот шифрдиск, разворачивался на 180 градусов и вновь отправлялся через шифрдиски, через которые он только что прошел). А во-вторых, движение шифрдисков управлялось специальными зубчатыми колесами, чтобы сделать его неравномерным. Первоначально количество зубцов было слишком мало, чтобы существенно затруднить вскрытие шифратора, однако в более поздних моделях «Энигмы» этот недостаток был исправлен.

В июле 1923 г. была создана корпорация для производства и сбыта «Энигм». Она называлась «Корпорация шифрмашин» и даже в период жестокой послевоенной инфляции в Германии сумела собрать огромный капитал путем продажи своих акций.


Шербиус вошел в совет директоров корпорации, состоявший из шести человек.

«Корпорация шифрмашин» развернула чрезвычайно энергичную деятельность по стимулированию спроса на свою продукцию. Она выставила «Энигму» на съезде Международного почтового союза в 1923 г., а на следующий год добилась, чтобы германское почтовое ведомство обменялось с участниками очередного съезда этого союза приветствиями, зашифрованными с помощью «Энигмы». «Энигма» стала широко рекламироваться на радио. О ней пространно рассказывалось в книге по шифрмашинам. написанной доктором Зигфридом Тюркелем, директором Криминологического института венской полиции. На немецком и английском языках были выпущены рекламные буклеты, в которых говорилось:

«Естественному любопытству ваших конкурентов сразу же будет положен конец, так как «Энигма» позволяет вам хранить содержание ваших документов или, по крайней мере, их самых важных частей в полной тайне от любопытных глаз без каких-либо существенных затрат. Один хорошо защищенный секрет может окупить всю стоимость этой машины».

Однако, несмотря на рекламу, дела у «Корпорации шифрмашин» шли из рук вон плохо. Несколько «Энигм» было приобретено армиями различных государств и компаниями, занимающимися связью, но массовых закупок так и не последовало. Производство постоянно сокращалось. Даже после 10 полных лет деятельности корпорация никак не могла приступить к выплате дивидендов своим акционерам. Поэтому 5 июля 1934 г. она была ликвидирована и передала свои активы новой фирме по производству шифраторов, организованной Рудольфом Хаймсетом и Элизабет Ринке, двумя директорами «Корпорации шифрмашин».

Вскоре Гитлер приступил к перевооружению Германии, и эксперты-криптографы Вермахта, решив, что «Энигма» обеспечивает достаточные гарантии в отношении безопасности связи, начали снабжать ею свои растущие вооруженные силы. Неизвестно, воспользовались ли Хаймсет и Ринке этими новыми возможностями. Скорее всего, их корпорация была национализирована или объединена с другими немецкими фирмами, занимавшимися выпуском дисковых шифраторов.


На протяжении всей Второй мировой войны портативная, работавшая от батарей «Энигма» с загорающимися лампочками и в деревянном футляре, имевшая размеры и вес пишущей машинки, активно использовалась в армии, ВМС и ВВС Германии. Немецкие военные связисты считали ее очень надежной и полагали, что она обеспечивает необходимую безопасность связи. Ее единственный видимый недостаток заключался в том, что она не могла печатать текст, и для быстрой работы с ней требовалось по крайней мере три человека — один читал вводимый текст и нажимал клавиши, второй произносил буквы громким голосом по мере того, как они загорались, а третий записывал текст на бумагу.

Примечательно, что самый сложный из дисковых шифраторов, изобретенных в начале XX века, был запатентован всего лишь через три дня после самого простого. Кох получил свой патент во вторник, а в пятницу на той же неделе в октябре 1919 г. шведу Арвиду Дамму был выдан в Стокгольме патент № 52279.

Шифровальное устройство, изобретенное Даммом, было двухдисковым: два шифрдиска вращались над и под горизонтальной неподвижной пластиной. Движением шифрдисков управляли зубчатые колеса, которые позволяли поворачивать их на различное количество шагов для каждой буквы открытого текста. Однако придуманный Даммом шифрующий механизм оказался настолько громоздким и сложным, что так никогда и не был построен. И хотя выдвинутая Даммом концепция построения дискового шифратора заставляет упомянуть его в почетном списке изобретателей шифрдиска, действительное влияние, оказанное им на криптографию, связано с тем, что он основал компанию по производству дисковых шифраторов, которая впоследствии стала единственной в мире, добившейся значительного коммерческого успеха.

Свою карьеру Дамм начал в качестве инженера в текстильной промышленности. Работая управляющим на фабрике в Финляндии, Дамм влюбился в цирковую наездницу-венгерку, нравственные устои которой были слишком твердыми, чтобы она могла позволить себе какие-либо отношения с мужчинами до брака.


Тогда Дамм попросил своего товарища облачиться в одежду священника и «поженить» их на фиктивной церемонии в местной часовне, добившись тем самым желанной цели.

С юных лет Дамм очень увлекался механикой. На его вилле в пригороде Стокгольма были такие кресла, у которых нажатием кнопки можно было регулировать высоту подлокотников или упоров для ног. С помощью кнопок, расположенных на письменном столе, Дамм мог зажигать лампочки и открывать двери. Были у Дамма и другие трюки, которыми он любил забавлять своих гостей.

Интерес к шифровальному делу пробудился у Дамма под влиянием его брата Айвара, криптоаналитика-любителя, преподававшего математику в средней школе в шведском городе Евле. Дамм рассказал об изобретенной им шифрмашине одному своему знакомому, работавшему в шведском посольстве в Берлине. Этот знакомый организовал встречу Дамма со своим братом, капитаном 3-го ранга Олофом Гюльденом, начальником Королевского морского училища в Стокгольме. В 1916 г. Гюльден и Дамм основали фирму «Крипто АГ». Среди вкладчиков капитала фирмы оказались Эммануэль Нобель, племянник Альфреда Нобеля, изобретшего динамит и учредившего Нобелевские премии, и Цезарь Xaгeлин, близкий друг Эммануэля, работавший управляющим нефтедобывающей компанией братьев Нобель в России, а до этого занимавший пост генерального консула Швеции в Санкт-Петербурге. В 1921 г. фирма «Крипто АГ» снимала помещение из трех комнат в центре Стокгольма, и в ней работало больше управляющих, чем собственно рабочих: не считая самого Дамма, среди ее персонала числились исполнительный директор, технический директор, чертежник и бухгалтер.

Неудивительно, что успехи руководимой Даммом фирмы были практически нулевыми. Тем более, что Дамм не мог уделять достаточного внимания делам фирмы, поскольку личная жизнь поглотила его целиком. Началось все с того, что он влюбился в молоденькую девушку чуть старше 20 лет, которую он встретил в пригородном поезде. Дамм решил отделаться от своей фиктивной жены-венгерки путем бракоразводного процесса, который, как он считал, будет не более действительным с юридической точки зрения, чем и сама его женитьба.


В качестве запасного варианта Дамм рассчитывал добиться высылки «жены» из страны, обвинив ее в шпионаже. Однако он оказался в очень трудном положении на суде, когда его партнер Гюльден рассказал о мошенничестве Дамма с женитьбой, а также о придуманной Даммом уловке с мнимым шпионажем. Дамм отомстил Гюльдену, передав пост исполнительного директора своей фирмы другому лицу, как только представилась такая возможность.

Однако к этому времени в фирме стало укреплять свои позиции новое лицо — Борис Хагелин, сын Цезаря Хагелина. Борис родился 2 июля 1892 г. на Кавказе, где некоторое время работал его отец. В течение трех или четырех лет он учился в Санкт-Петербурге, а затем вернулся в Швецию и в 1914 г. закончил Королевский технологический институт в Стокгольме, получив диплом инженера-механика. После шести лет работы в шведском филиале американской компании «Дженерал электрик» и года, проведенного в США на службе в компании «Стандард ойл», Цезарь Хагелин и Эммануэль Нобель устроили Бориса в «Крипто АГ», чтобы он представлял их интересы, как основных вкладчиков капитала этой фирмы.

Три года спустя, когда Дамм был в командировке в Париже, молодой Хагелин узнал, что шведская армия рассматривает вопрос о закупке «Энигм». Он спешно внес ряд изменений в один из дисковых шифраторов, разработанных Даммом. Хагелин снабдил его клавиатурой и индикаторными лампочками наподобие тех, которые применялись в «Энигме», сделав более пригодным для использования в полевых условиях. Назвав переделанный им шифратор «Б-21», Хагелин предложил его шведской армии. Вернувшийся из Парижа Дамм в пух и прах раскритиковал «Б-21», но армия осталась им довольна и в 1926 г. сделала на него в «Крипто АГ» большой заказ.

В начале 1927 г. Дамм умер. Фирма «Крипто АГ», находившаяся в плачевном финансовом положении, была куплена семьей Хагелин. После реорганизации ее возглавил Борис Хагелин. Он прекрасно понимал, что печатающие шифраторы работают быстрее, точнее и более экономичны, чем индикаторные шифрмашины, подобные «Энигме».


Вначале Хагелин подсоединил «Б-21» к электрической печатной машинке, но обнаружил, что получившееся в результате шифровальное устройство было слишком громоздким. Поэтому он объединил в одной машине и печатающий, и шифрующий механизмы, создав дисковый шифратор «Б-211». Этот шифратор весил около 17 килограммов, работал со скоростью 200 знаков в минуту и помещался в деревянном футляре размером с большой портфель.

В 1934 г. это был самый компактный печатающий дисковый шифратор. Но Хагелин пошел еще дальше, когда французский генеральный штаб обратился к нему с просьбой совершить, казалось бы, невозможное — создать карманный шифратор, который распечатывал бы текст и мог использоваться одним человеком. Чтобы иметь наглядное представление о размерах этого шифратора, Хагелин вначале выстрогал кусок дерева, который помещался в кармане. Пытаясь придумать шифрующий механизм, который имел бы такие размеры и, кроме того, был бы достаточно стойким, он вспомнил о конструкции, предложенной ему тремя годами ранее изобретателями автомата для штучной продажи товаров. Это было как раз то, что нужно. Тем более, что изобретатели уступили Хагелину все права на данное устройство, когда не смогли уплатить за прототип, изготовленный Хагелином по их просьбе.

Хагелин уменьшил это устройство до нужных размеров и назвал его «С-36». Весило оно примерно столько же, сколько весит обычная кодовая книга. При работе с «С-36» оператор сначала устанавливал ключ, а потом поворачивал ручку, расположенную слева от буквы открытого текста на клавиатуре, и вращал рукоятку, расположенную справа. При этом механизм делал один оборот, и маленькое колесико печатало выходной знак шифртекста на бумажной ленте. Хагелин даже добился, чтобы «С-36» распечатывал шифртекст с разбиением на пятизначные группы, а открытый текст — в виде обычных слов. Скорость работы «С-36» составляла в среднем 25 букв в минуту.

Когда французы увидели «С-36», они сразу же ухватились за него руками и ногами. Сделанный ими в 1935 г. заказ сразу на пять тысяч таких шифраторов оказался поворотным пунктом для процветания «Крипто АГ».


Хеберн, Шербиус и Дамм потерпели неудачу не из-за внутренних недостатков изобретенных ими дисковых шифраторов, а просто потому, что в 20-х годах для этих машин еще не пришло время. До тех пор, пока не начался процесс перевооружения, пришедшийся на середину 30-х годов, рынок для подобных устройств просто еще не сложился, и найти им сбыт в количестве, достаточном для оправдания затрат на их производство, было просто невозможно.

В 1936 г. Ив Гюльден, сын одного из основателей «Крипто АГ», проанализировал стойкость шифратора «С-36» и порекомендовал внести в него некоторые важные изменения, которые были одобрены самим Хагелином. В этом же году Хагелин начал переписку с американцами относительно «С-36», а в 1937-м и 1939 гг. совершил длительные деловые поездки за океан.

Со своей стороны США выразили большую заинтересованность в закупке «С-36», однако при условии внесения в него определенных усовершенствований. Хагелин вернулся в Швецию, чтобы модифицировать «С-36» и подготовить его для массового производства, но уже через короткое время понял, что если хочет добиться успеха, то должен немедленно отправиться в США, поскольку начавшаяся Вторая мировая война, скорее всего, не позволит развернуть выпуск модифицированных дисковых шифраторов типа «С-36» в Европе.

«Обычную визу получить было невозможно, — вспоминал Хагелин, — поэтому я убедил шведское министерство иностранных дел послать меня в Америку в качестве дипломатического курьера. Мы с женой отправили наш багаж заранее и сели в поезд, следовавший в Стокгольм. Там мы узнали, что стокгольмские бюро путешествий отменили все поездки в США. Тогда мы решили попытаться отплыть из Италии. С чертежами в портфеле и двумя разобранными шифраторами в сумке мы сели в экспресс Стокгольм — Берлин. Нам сопутствовала удача. Мы с грохотом промчались через самое сердце Германии и через три дня благополучно прибыли в Геную. В ту ночь стекла в окнах отеля, в котором мы остановились, были побиты — мы совершенно случайно решили расположиться в отеле «Лондон», а Италия уже находилась в состоянии войны с Англией.


Но мы все же сумели отправиться в Нью-Йорк с последним рейсом парохода, отплывавшего из Генуи».

Этот лихой побег окупился с избытком. Усовершенствованный вариант «С-36» американцам очень понравился. После испытаний он был переименован в «М-209» и стал широко использоваться в американских военных подразделениях от дивизий до батальонов. Отчисления Хагелину, как владельцу патента, составили миллионы долларов. Он стал первым и единственным человеком, нажившим многомиллионное состояние благодаря криптографии.

В 1944 г. Хагелин, теперь уже мультимиллионер, вернулся в Швецию. Полагая, что с производством шифраторов покончено и на первый план выдвигаются проблемы мирного времени, Хагелин приобрел огромное имение и кирпичный завод, находившиеся в 50 километрах к югу от Стокгольма. Как же он ошибался!

Началась «холодная война». По мере того как две великие державы, испытывая огромное недоверие друг к другу, наращивали свою собственную военную мощь и вооруженные силы своих союзников, формировался новый, еще более емкий рынок для шифраторов. Затем стали разваливаться старые колониальные империи. Десятки новых государств, возникших на их руинах, в значительной степени увеличили потребность в шифраторах. За помощью в организации защиты каналов связи своих дипломатических представительств, которые они учредили по всему миру, эти страны обратились к Хагелину.

Вначале Хагелин сосредоточил все свои научно-исследовательские подразделения и производственные мощности в Стокгольме. Однако шведское законодательство позволяло правительству присваивать себе изобретения, в которых оно нуждалось для целей национальной обороны, и это вынудило Хагелина перенести в 1947 г. свою научно-исследовательскую работу в швейцарский город Цуг. Цуг оказался настолько привлекательным для предпринимательской деятельности Хагелина (в немалой степени из-за своих льгот по налогам), что в 1959 г. он перевел туда и остальные части своей фирмы.

Фирма «Крипто АГ» располагается на холме посреди жилого района в четырехэтажном здании фабричного типа, отделанном коричневатой штукатуркой.


Из здания открывается вид на переливающееся искорками Цугское озеро и на расположенные вдалеке голубоватые Швейцарские Альпы. Вероятно, это самое красивое место, где когда-либо занимались криптографией. Изнутри доносятся гул и слабое жужжание — типичные звуки для промышленного предприятия. Более полутора сотен рабочих выполняют, главным образом, сборку шифраторов из комплектующих, которые Хагелин закупает у швейцарских и германских производителей. На верхнем этаже здания находятся помещения для конструкторов и чертежников. Большая часть третьего этажа выделена администрации. Там же у Хагелина отведено место и под собственный музей шифраторов, которые размещаются у него на двух огромных стеллажах.

Инструментальные цеха вместе с небольшим штамповочным производством занимают весь первый этаж. Сборка шифраторов происходит на втором этаже, где рядом с крохотными токарными станками, применяемыми в часовом производстве, располагаются груды отдельных частей и где рабочие производят пайку ультразвуком. В лаборатории инженеры создают и испытывают новые электронные устройства, которые моделируют механические операции для достижения очень высоких скоростей работы.

Хагелин не пытается заниматься криптоанализом своих собственных шифраторов. Он очень хорошо разбирается в методах их вскрытия и прекрасно осознает, что стойкость его шифрмашин зависит от их правильного использования. Поэтому Хагелин полагается на мнение тех, кто является потребителем его продукции, и это мнение служит ему в качестве неиссякаемого источника идей для внесения всевозможных усовершенствований.

Фирма «Крипто АГ» торгует тремя основными моделями. «С-52» является модифицированным вариантом «М-209» и стоит 600 долларов. «СД-55» представляет собой карманный шифратор, размером чуть больше транзисторного приемника. За него в «Крипто АГ» просят 200 долларов. «Т-55» относится к классу линейных шифраторов, предназначенных для шифрования телетайпных импульсов, а не букв открытого текста, и он гораздо больше по габаритам и тяжелее по весу, чем все другие шифраторы.



Кроме того, Хагелин предлагает своим клиентам целую серию весьма соблазнительных дополнительных приспособлений, оказывающих в своей области такое же воздействие на покупателей, как те модные новинки, от приобретения которых так трудно удержаться любителям высококачественного воспроизведения звука или заядлым яхтсменам. «Крипто АГ» выпускает раму с клавиатурой и электромотором, на которую устанавливается шифратор «С-52». В результате работа на нем значительно ускоряется и уподобляется работе на обычной электрической пишущей машинке. Приставка «РЕ-61» производит набивку шифртекста, получаемого при помощи «С-52», на телетайпную ленту. Арабы, бирманцы, таиландцы и другие клиенты, использующие алфавиты, отличающиеся от латинского, могут покупать машины с буквами своих национальных алфавитов. Эти буквы обычно используются только для набора открытого текста, а в шифртексте применяются латинские буквы, которые более приемлемы для международной переписки. Можно также купить аппараты для изготовления одноразовых шифрблокнотов. Эти аппараты обычно вырабатывают «гамму» с помощью одного из самых известных случайных процессов — распада какого-либо радиоактивного элемента. Счетчик Гейгера заставляет такой аппарат пробивать отверстие в бумажной ленте всякий раз, когда распад превышает определенный уровень. Соответственно отверстие не пробивается, если интенсивность распада падает ниже этого уровня. Также используется тепловой шум, который в равной мере является случайным.

Покупателями почти всей продукции фирмы «Крипто АГ» являются правительственные ведомства различных стран. Лишь небольшая часть выпускаемого этой фирмой оборудования попадает в коммерческие компании, которые работают в таких отраслях с высокой степенью конкуренции, как добыча нефти и других полезных ископаемых, или в финансовой области. Полностью укомплектованные шифровальные установки обычно стоят от 30 до 50 тысяч долларов. Когда покупатели начинают возмущенно протестовать против слишком завышенной цены, Хагелин спрашивает их, посылают ли они сообщения, ценность которых ниже, чем та сумма, которую просят в «Крипто АГ» за оборудование для защиты этих сообщений.


Такой вопрос, как правило, успокаивает разволновавшихся клиентов.

В «Крипто АГ» покупателям терпеливо разъясняют, что огромное количество изменяемых элементов в шифраторе — более 24 квинтильонов квинтильонов квинтильонов квинтильонов — позволяет каждому клиенту выбирать индивидуальный набор ключей к шифру. Им дают советы о том, какие процедуры работы с ключами являются хорошими, поскольку они не снижают стойкость шифратора, а какие — плохими. Но в «Крипто АГ» тщательно воздерживаются от того, чтобы рекомендовать конкретные ключи, так как не хотят, чтобы клиенты думали, что им даются однотипные инструкции, которые получают и все остальные покупатели. «Мы считаем плохой деловой практикой, когда продавец знает о том, как именно используется машина покупателя. Это должно действительно храниться в строгой тайне, — говорится в фирменной брошюре, — подобно тому, как изготовителю сейфов не следует быть оссломленным о конкретной ключевой комбинации сейфа своего клиента».

Хагелин, дом которого в Цуге расположен в нескольких десятках метров позади здания его фирмы, отошел от дел лишь частично. Он уже не проводит целые дни на своем уникальном предприятии, но все же продолжает лично руководить большей частью научно-исследовательских разработок фирмы. Хагелин говорит: «Я не знаю электроники, но я знаю, как много можно добиться с ее помощью». Он сам ведет дела со своими старыми клиентами, хотя и передал обслуживание новой клиентуры, а также рассмотрение многих административных деталей своему главному управляющему Стюру Нюбергу. Седовласый мужчина выше среднего роста и умеренной упитанности с волевыми, приятными чертами лица, Хагелин отличается спокойным юмором и добротой. Его карманы всегда набиты арахисом, которым он кормит птиц, слетающихся к нему на подоконник. Был случай, когда одна птичка села ему на голову, а другая — на руку, пока он вечером возвращался домой с работы. А по ночам птицы оставляют свои «визитные карточки» на светильнике в его спальне.

Круг интересов Хагелина очень широк.


Как большой знаток, он разбирается в вопросах гастрономии, делает хорошие любительские фотографии, любит парусный спорт и со знанием дела беседует о цветах, растущих позади дома на клумбах, за которыми ухаживает его жена. Дважды в год Хагелин ездит в Швецию либо в свое поместье, находящееся неподалеку от Стокгольма, либо в бревенчатый коттедж на севере страны. Суфле, подаваемое на завтрак его кухаркой, такое же воздушное и приятное на вкус, как и в лучшем ресторане Нью-Йорка или Парижа. В белом «мерседесе», которым Хагелин правит сам, ощущается крепкий запах коричневатой кожи, которой отделаны сиденья. В его книге для гостей собраны подписи людей, приехавших в Цуг со всего света — из Германии, Египта, Ирана, США, Франции. Сам он — исключительно любезный и внимательный хозяин. Благодаря криптографии Хагелин получил наибольшие материальные выгоды по сравнению с любым другим человеком во всем мире, и можно с уверенностью сказать, что для этой цели нельзя было бы подобрать личность более приятную.

«АМЕРИКАНСКИЙ ЧЕРНЫЙ КАБИНЕТ»

Один из самых знаменитых американских криптоаналитиков обязан своей славой в большей степени сенсационной манере собственных заявлений и в меньшей — достижениям в области дешифрования. И в этом нет ничего удивительного, поскольку Герберт Ярдли был, по-видимому, наиболее обаятельной, эрудированной и яркой личностью среди тех, кто когда-либо занимался криптоанализом.

Ярдли родился 13 апреля 1889 г. в Уортингтоне — маленьком городке на Среднем Западе США. Его детство и юность пришлись на спокойные и безоблачные годы, которые предшествовали Первой мировой войне. В школе Ярдли выделялся среди сверстников своей активностью: он был старостой класса, редактором школьной газеты и капитаном футбольной команды. Будучи посредственным учеником, Ярдли имел явную склонность к математическим дисциплинам. Начиная с 16-летнего возраста, его можно было часто застать в местных игорных салонах у покерных столиков за изучением карточной игры, которая позже стала главной страстью в жизни Ярдли.


В детстве он хотел стать юристом по уголовным делам, но вместо этого в 23 года устроился работать шифровальщиком в государственном Департаменте.

Это было счастливым совпадением, поскольку работа шифровальщика идеально подходила для Ярдли. Его романтический ум приходил в трепет от соприкосновения с потоком мировой истории, который ежедневно проходил через его руки в виде посольских депеш. От своих коллег он слышал фантастические рассказы о криптоаналитиках, которые могли проникать в самые сокровенные государственные тайны. И когда однажды вечером президенту Вильсону было передано сообщение из 500 слов от его советника Хауза, Ярдли с присущей ему дерзостью решил попробовать вскрыть используемый для переписки код. Он был поражен, прочитав это сообщение всего за несколько часов.

Достигнутый успех еще более повысил интерес Ярдли к криптоанализу, и он написал 100-страничную записку по поводу вскрытия американских дипломатических кодов. Глубоко поглощенный проблемой возможного вскрытия очередного шифра, он первым поставил диагноз явлению, которое с тех пор известно среди американских криптоаналитиков как «симптом Ярдли»: «Просыпаясь, я сразу начинаю об этом думать. Засыпая, я все равно продолжаю думать об этом».

В апреле 1917 г., вскоре после вступления США в мировую войну, Ярдли сумел убедить военное министерство в необходимости создания дешифровальной спецслужбы. Он добился успеха не только потому, что американской армии были нужны криптоаналитики, но и благодаря исключительному дару убеждать людей в своей правоте. Уже в первые месяцы работы Ярдли на практике продемонстрировал свои выдающиеся криптоаналитические способности. Он настолько хорошо справлялся с порученными обязанностями, что почти сразу же добился для себя значительного повышения жалованья. Неудивительно, что вскоре 28-летний Ярдли получил звание лейтенанта и назначение на должность начальника криптоаналитического отдела разведуправления военного министерства — отдела МИ-8.

В то время отдел МИ-8 только начинал создаваться.


Его учебное отделение по подготовке криптоаналитиков возглавил доктор Джон Мэнли. 52-летний филолог, бывший декан факультета английского языка в Чикагском университете, давний и страстный поклонник криптоанализа, Мэнли стал одним из лучших криптоаналитиков МИ-8. Из Чикагского университета Мэнли привел с собой в МИ-8 целую группу докторов философии, членов почетного общества студентов американских колледжей «Фи Бета Каппа». Руководимое им учебное отделение вело обучение криптоанализу в военном колледже армии США. В качестве одного из заданий слушателям учебного отделения предлагалось разработать общие принципы вскрытия кода с перешифровкой, когда кодовая книга известна и требуется определить систему перешифровки.

Отдел МИ-8 быстро разрастался. Одним из первых в нем появилось отделение стеганографии, которое могло читать письма, написанные с использованием более 30 различных систем. Вскоре эксперты-химики этого отделения сумели продемонстрировать свое искусство на практике, обнаружив шпионские послания, которые были написаны невидимыми чернилами, замаскированными под духи с настоящим ароматом.

Позже немцы заменили чернила, имевшие объем и весьма заметную форму жидкости, химическими веществами, которыми пропитывали шарфы, и другие предметы шпионской одежды. После этого их нужно было только намочить в воде, чтобы получить жидкость для тайнописи, которая была настолько тщательно составлена, что вступала в реакцию только с одним определенным химическим веществом, создавая видимый текст.

В ответ американские химики создали реагент, который выявлял тайнопись с применением любого вида чернил, даже чистой воды. Осторожно нагретые кристаллы йода при возгонке превращались в пары фиолетового оттенка, которые более плотно оседали на волокнах бумаги, нарушенных при любом намокании, и тем самым выявляли, как двигалось перо. Тогда немцы стали писать письма симпатическими чернилами и затем смачивать ими весь лист. Американцы, в свою очередь, начали подвергать полоски бумаги химическим проверкам, которые показывали, была ли поверхность бумаги намочена.


Это было почти такой же уликой, как и фактическое обнаружение письма, написанною симпатическими чернилами. Кто, кроме шпиона, станет смачивать письмо специальной жидкостью для тайнописи?

Шедшая с переменным успехом борьба между немецкими и американскими химиками зашла в тупик, когда обе стороны создали универсальный химический реагент, который выявлял симпатические чернила при любых условиях. К тому времени, когда появился этот реагент, отделение тайнописи МИ-8 подвергало проверке 20 тысяч писем в неделю с целью обнаружения невидимых текстов и сумело найти 50 очень важных шпионских посланий. Среди них оказались письма, которые привели к аресту некой Марии Викторики, очаровательной немецкой шпионки, замышлявшей ввезти предназначавшуюся для саботажа взрывчатку в пустотелых статуях Девы Марии и евангельских апостолов!

Отдел МИ-8 также дешифровывал большое количество криптограмм. Он читал дипломатическую шифрпереписку Аргентины, Бразилии, Германии, Испании, Коста-Рики, Кубы, Мексики, Панамы и Чили. Служба американской цензуры присылала в МИ-8 перехваченные шифрованные письма. Большинство из них на поверку оказывались любовными посланиями, в которых применялись очень простые шифры. Хотя многие из них были настолько компрометирующими, что Ярдли часто повторял: «Меня весьма раздражает тот факт, что мужья и жены доверяют свою тайную переписку таким слабым методам шифрования».

Самая важная из разработок МИ-8 привела к осуждению Лотара Витцке — единственного немецкого шпиона, приговоренного в США к смертной казни во время Первой мировой войны. 25 января 1918 г. при обыске в его багаже было обнаружено шифрованное письмо, датированное 15 января. Оно попало в МИ-8 только весной и пробыло там в течение еще нескольких месяцев, пока криптоаналитики безуспешно пытались его дешифровать. В конце концов это письмо удалось прочитать Мэнли, который в результате выяснил, что оно было послано Эккардтом немецкому консулу в Мексике. Открытый текст письма гласил:

«Предъявитель сего является подданным Германской империи, который путешествует под именем Павла Ваберского.


Он является немецким секретным агентом. Если он обратится к вам с просьбой, пожалуйста, обеспечьте ему защиту и окажите помощь. Также выдайте ему до тысячи песо золотом и посылайте его шифрованные телеграммы в наше посольство в качестве официальных консульских депеш».

Когда Мэнли зачитал этот текст в зале суда на закрытом процессе по обвинению Витцке в шпионаже, сомнений в его виновности ни у кого не осталось. Шпион был приговорен к смерти через повешение. Однако Вильсон заменил смертный приговор пожизненным заключением. В 1923 г. Витцке был помилован и выпущен на свободу.

В августе 1918 г. Ярдли отплыл на пароходе в Европу, чтобы поучиться криптоанализу у союзников США в Первой мировой войне. Однако Европа встретила Ярдли крайне негостеприимно. Двери комнаты 40 так и остались для него наглухо закрыты, а во Франции его не пустили в криптоаналитическое бюро французского министерства иностранных дел. Только у Холла Ярдли удалось «разжиться» германским военно-морским кодом и дипломатическими кодами некоторых нейтральных государств.

По возвращении из Европы в США Ярдли в полной мере использовал свое уникальное умение убеждать других людей в собственной правоте. В мае 1919 г. он добился от Фрэнка Полка, исполнявшего обязанности государственного секретаря, и от начальника штаба военного министерства согласия на создание «постоянной организации для вскрытия шифров». Эта организация, которая позже стала известна как «Американский черный кабинет», должна была совместно финансироваться двумя министерствами на сумму приблизительно 100 тысяч долларов в год, но ее фактические расходы никогда не достигали этой суммы. По закону платежи госдепартамента, которые начали поступать в июне 1919 г., не могли быть на законных основаниях израсходованы в пределах Вашингтона, и поэтому Ярдли вместе с подобранным из состава МИ-8 персоналом «Американского черного кабинета» вскоре переехал в Нью-Йорк. Вклад военного министерства в финансирование «Американского черного кабинета» был впервые выплачен лишь 30 июня 1921 г.



Одной из основных задач, поставленных перед «Американским черным кабинетом», было вскрытие кодов Японии, напряженность в отношениях с которой нарастала с каждым днем. В порыве энтузиазма Ярдли пообещал добиться их вскрытия в течение года или в противном случае уйти в отставку. Он пожалел о своей горячности сразу, как только приступил к этому делу, поскольку моментально запутался в открытых текстах на японском языке, не говоря уже о самом шифртексте.

После продолжительного предварительного анализа Ярдли выяснил, что для своих телеграфных сообщений, которые передавались буквами латинского алфавита, японцы использовали несколько видоизмененную форму иероглифической письменности, называемой «катакана». Но, несмотря на самое тщательное изучение перехваченных шифртелеграмм, прочесть их так и не удавалось. Много раз по ночам измученный и потерявший надежду Ярдли поднимался в свою квартиру по лестнице и валился на кровать только для того, чтобы через несколько часов возбужденно вскочить на ноги для проверки новой блестящей идеи, которая снова оказывалась бесплодной.

«К этому времени, — писал он, — я так долго работал с кодированными телеграммами, что каждая их строка, даже каждое кодовое обозначение неизгладимо отпечатались в моей голове. Я мог лежать на кровати с открытыми глазами и заниматься своими исследованиями в кромешной темноте... И вот однажды я проснулся в полночь, так как ушел с работы рано, и откуда-то из темноты пришло убеждение, что определенная последовательность двухбуквенных кодовых обозначений должна абсолютно точно соответствовать слову «Ирландия». Затем передо мной заплясали, быстро сменяясь, другие слова — «независимость», «Германия», «точка»... Великое открытие! Сердце мое замерло, я не смел двинуться с места. Было ли это со мной во сне или наяву? Не сошел ли я с ума? Решение? Наконец-то после всех этих месяцев! Я спрыгнул с кровати и в спешке (поскольку теперь я уже точно знал, что не сплю) почти скатился по лестнице. Дрожащими руками я открыл сейф, схватил папку с бумагами и торопливо начал делать заметки».



В течение часа Ярдли проверял пришедшие ему на ум гипотезы, а затем, убедившись, что начало успешному вскрытию положено, вернулся к себе домой и напился в стельку пьяным. Однако его радость была несколько преждевременной. Ярдли встретился с неожиданными трудностями, пытаясь подыскать переводчика с японского языка. В конце концов он нашел добродушного миссионера, который в феврале 1920 г. сделал для Ярдли первые переводы открытых текстов японских шифртелеграмм. Через 6 месяцев миссионер-переводчик уволился, осознав шпионский характер своей работы. Однако к тому времени один из подчиненных Ярдли совершил поистине неслыханный подвиг, выучив за полгода очень трудный японский язык.

Летом 1921 г. «Американский черный кабинет» прочел японскую шифртелеграмму от 5 июля, направленную в Токио послом Японии в Лондоне и содержавшую первые упоминания о конференции по разоружению, которая должна была состояться в ноябре в Вашингтоне. После этого чтение японской дипломатической шифрпереписки стало настолько регулярным, что за несколько месяцев до открытия конференции были введены ежедневные поездки курьеров между «Американским черным кабинетом» и государственным департаментом. Одно официальное лицо в правительстве США с улыбкой заметило, что руководители государственного департамента относились к работе криптоаналитиков из «Американского черного кабинета» с восхищением и каждое утро читали дешифрованные ими японские криптограммы, попивая при этом апельсиновый сок или кофе.

Вашингтонская конференция по разоружению должна была ограничить тоннаж крупных военных кораблей. По мере того как переговоры приближались к своему главному результату — договору пяти держав, который устанавливал определенное соотношение тоннажа для Англии, Италии, США, Франции и Японии, персонал Ярдли читал все большее количество секретных шифрованных инструкций, которые предназначались для сторон, участвовавших в переговорах. «Американский черный кабинет», глубоко спрятанный за надежными запорами, все видит и все слышит, — писал Ярдли.


— Хотя ставни закрыты и окна тщательно зашторены, его зоркие глаза видят, что творится на секретных совещаниях в Вашингтоне, Женеве, Лондоне, Париже, Риме и Токио. Его чуткие уши слышат даже самые слабые шепоты в столицах иностранных государств».

Каждый участник переговорного процесса в Вашингтоне стремился добиться наиболее благоприятного для себя тоннажного соотношения. Самой агрессивной была Япония, которая вынашивала широкомасштабные экспансионистские замыслы в отношении Азии, но боялась вызвать недовольство своими действиями со стороны США. В самый разгар конференции, когда Япония потребовала установить для себя соотношение 10 к 7 по сравнению с США, «Американский черный кабинет» прочитал японскую шифртелеграмму за 28 ноября, которую Ярдли позднее назвал самой важной из когда-либо дешифрованных им криптограмм.

«Вам надлежит удвоить усилия для достижения поставленных целей в соответствии с проводимой нами политикой, избегая при этом любых столкновений с Америкой по вопросу об ограничении вооружений, — телеграфировало японское министерство иностранных дел своему послу в Вашингтоне. — Вы должны добиться принятия предложения о соотношении тоннажа 10 к 6 с половиной. Если же, несмотря на все ваши усилия, ввиду сложившейся ситуации и в интересах нашей политики, возникнет потребность пойти на уступки, вам необходимо заручиться согласием всех сторон на ограничение права концентрации военно-морских сил и проведения маневров на Тихом океане в обмен на нашу гарантию сохранить там статус-кво. В принятом соглашении вам также следует сделать соответствующую оговорку, из которой было бы совершенно ясно, что именно в этом состоит наше намерение, когда мы принимаем соотношение 10 к 6».

Уменьшение тоннажа военно-морских сил Японии на 0,5 условных единиц, о котором шла речь в этой японской шифртелеграмме, примерно соответствовало двум крупным боевым кораблям. Поскольку представители США на переговорах своевременно получили из «Американского черного кабинета» информацию о том, что в случае нажима японцы согласятся на увеличение тоннажного соотношения между Америкой и Японией, оставалось только оказать этот нажим на практике.


Что и сделал государственный секретарь Чарльз Хьюз.

10 декабря Япония капитулировала. В шифртелеграмме, прочитанной «Американским черным кабинетом», японская делегация на переговорах в Вашингтоне получила инструкцию из Токио о том, чтобы «принять соотношение, предложенное Соединенными Штатами». В результате договор, подписанный пятью державами, установил для США и Японии соотношение тоннажа крупных военных кораблей в размере 10 к 6. Японцы надеялись на большее, однако добиться желаемого им помешал «Американский черный кабинет».

За время проведения конференции в «Американском черном кабинете» было прочтено и переведено более 5 тысяч шифрсообщений. Вследствие перенапряжения несколько его сотрудников заболели на нервной почве: один начал что-то бессвязно бормотать, другой стал посвящать все свое свободное время ловле бродячей собаки, у которой на боку якобы был записан японский дипломатический код, а третий, терзаемый каким-то неизъяснимым кошмаром, постоянно носил при себе огромную сумку с камнями, собранными на морском берегу. Все трое были вынуждены уйти с работы. Сам Ярдли также оказался на грани нервного расстройства и в феврале 1922 г. получил четырехмесячный отпуск для поправки своего здоровья.

Кроме состояния здоровья сотрудников, предметом постоянной заботы стало также обеспечение безопасности функционирования «Американского черного кабинета». Его почта направлялась на подставной адрес. Фамилия Ярдли не значилась в телефонном справочнике города Нью-Йорка. Замки на дверях менялись как можно чаще. Тем не менее сведения о деятельности «Американскою черного кабинета», видимо, все же просочились за рубеж, так как была предпринята по крайней мере одна попытка подкупить Ярдли. Когда она провалилась, на служебное помещение «Американского черного кабинета» был совершен налет, после которого из столов пропали важные документы.

Чтобы не допустить новой пропажи, были приняты дополнительные меры безопасности. Теперь каждый листок бумаги запирался на ночь в сейф, чтобы ничего не оставалось в столах, хотя сотрудникам «Американского черного кабинета» все же разрешалось брать домой шифрматериалы, над вскрытием которых они трудились.



Через некоторое время Ярдли вместе со своими подчиненными переехал в другое служебное здание. В качестве надежного прикрытия для них была создана «Компания по составлению кодов». А чтобы «легенда» выглядела правдоподобно, Ярдли составил «Всеобщий торговый код», которым «Компания по составлению кодов» стала торговать вместе с другими распространенными коммерческими кодами.

В 1924 г. ассигнования «Американскому черному кабинету» были резко сокращены. В результате Ярдли пришлось уволить половину персонала, и штат сотрудников «Американского черного кабинета» сократился примерно до дюжины человек. Однако, несмотря на это, по словам Ярдли, «в 1917-1924 гг. «Американскому черному кабинету» удалось прочесть более 45 тысяч шифртелеграмм Англии, Аргентины, Бразилии, Германии, Доминиканской Республики, Испании, Китая, Коста-Рики, Кубы, Либерии, Мексики, Никарагуа, Панамы, Перу, Сальвадора, Советского Союза, Франции, Чили и Японии, а также проделать предварительный анализ многих других кодов, включая коды Ватикана».

В 1929 г. плодотворной деятельности «Американского черного кабинета» неожиданно пришел конец. Дело в том, что Ярдли получал тексты иностранных шифртелеграмм от американских телеграфных компаний, которые передавали ему их с большой неохотой. Когда на пост президента США вступил Герберт Гувер, Ярдли решил урегулировать вопрос о шифрперехвате с новым правительством раз и навсегда. Он задумал составить «памятную записку для доклада прямо президенту с изложением характера деятельности «Американского черного кабинета», а также необходимых шагов, которые должны быть предприняты, если правительство США пожелает полностью использовать искусное мастерство своих криптоаналитиков». Прежде чем передать записку президенту, Ярдли выждал некоторое время, чтобы выяснить, в каком направлении дует ветер, и обнаружил, что этот ветер был отнюдь не попутным. По высокопарным морализаторским сентенциям первого публичного выступления Гувера в качестве президента Ярдли понял, что «Американский черный кабинет» обречен.


И оказался прав.

После того как Генри Стимсон, государственный секретарь при Гувере, пробыл на своем посту несколько месяцев, что, как считал Ярдли, было необходимо для приобретения некоторого опыта практической дипломатии, «Американский черный кабинет» направил ему серию важных дешифрованных криптограмм. Однако, в отличие от прежних государственных секретарей, на которых эта тактика всегда оказывала должное воздействие, узнав о существовании «Американского черного кабинета», Стимсон пришел в негодование и сурово осудил его деятельность. Он обозвал ее подлой разновидностью шпионского ремесла и расценил как вероломное нарушение принципа взаимного доверия, которого неуклонно придерживался в своих личных делах и в своей внешней политике.

Все сказанное Стимсоном было совершенно справедливо, если отвергнуть точку зрения, в соответствии с которой любые средства оправданы, если служат интересам родины. Совершив акт морального мужества и прекратив всякую финансовую поддержку «Американского черного кабинета» со стороны государственного департамента, Стимсон тем самым утвердил главенство принципа над необходимостью*.

* Когда в 1940 г Стимсон стал военным министром он коренным образом пересмотрел свое мнение относительно чтения иностранной шифрпереписки. Оценивая этот факт, следует принять во внимание, что десятилетием ранее международная обстановка была совершенно иной. После окончания Второй мировой войны Стимсон, объясняя свой поступок, написал о себе в третьем лице: «В 1929 г. весь мир руководствовался доброй волей, стремлением к прочному миру, и в этом усилии все государства были партнерами. Стимсон, будучи государственным секретарем, вел себя как джентльмен с джентльменами, присланными дружественными государствами в качестве послов и посланников. А джентльмены не читают шифрпереписку друг друга... В 1940 г. Европа была объята войной, а США находились накануне вступления в войну»

Так как деньги, выделяемые госдепартаментом, составляли главный доход «Американского черного кабинета», это означало его неизбежное закрытие.


Неистраченные 6666 долларов и 66 центов, а также все архивы « Американского черною кабинета» были переданы армейской службе связи. Его сотрудники быстро разбрелись кто куда (служить в армию никто из них не пошел), и 31 октября 1929 г. «Американский черный кабинет» перестал существовать. Десять лет его дешифровальной работы обошлись американской казне в 300 тысяч долларов, при этом государственный департамент предоставил две трети этой суммы, а военное министерство — одну треть.

Ярдли не смог подыскать себе подходящей работы и вернулся домой в родной Уортингтон. Наступившая депрессия лишила его последних сбережений: в августе 1930 г. Ярдли пришлось за бесценок продать все, что он имел. Несколько месяцев спустя Ярдли пришла в голову мысль написать книгу об «Американском черном кабинете» и заработать на этом немного денег, чтобы прокормить жену и сына. И когда в конце января 1931 г. его старый приятель по МИ-8 Мэнли, с которым он продолжал поддерживать дружеские отношения, отказался дать ему взаймы 3 тысячи долларов, Ярдли, отчаявшись изыскать другие средства к существованию, приступил к написанию книги. Весной 1931 г. он рассказал об этом в письме к Мэнли:

«Я так долго не занимался никакой настоящей работой, что попросил Бая* и Костэйна** помочь мне в создании книги. Я показал им несколько отрывков, и они оба посоветовали мне проделать всю работу самому. Целыми днями я беспомощно сидел за пишущей машинкой. Потом я кое-как сдвинулся с места и постепенно, подбадриваемый Баем, уверовал в себя. Издательство «Боббс-Меррилл» выдало мне аванс в тысячу долларов. Затем последовала просьба ускорить написание книги. Я начал работать по сменам: несколько часов писал, несколько часов спал. Выходил я из своей комнаты только для того, чтобы купить немного яиц, хлеба, кофе и несколько банок с томатным соком. Боже, ну и писал же я! Иногда я успевал написать всего лишь тысячу слов, но чаще — до 10 тысяч в день. Новые главы я относил Баю, который читал их и излагал мне свои критические замечания.


Как бы там ни было, я закончил книгу и подготовил ее отдельные части для публикации в качестве статей. Все это было сделано за 7 недель».

* Бай — литературный агент Ярдли.

** Костэйн — один из редакторов нью-йоркской газеты «Сатердей ивнинг пост».

1 июня 1931 г. американское издательство «Боббс-Меррилл компани» опубликовало книгу Ярдли «Американский черный кабинет» объемом в 375 страниц. К этому времени отрывки из нее уже успели появиться в виде трех статей, напечатанных с двухнедельными интервалами в «Сатердей ивнинг пост», ведущем печатном издании того времени.

Ярдли всегда был превосходным рассказчиком. Дар красноречия не изменил ему и при написании книги. Благодаря динамичному и интригующему стилю «Американский черный кабинет» сразу же завоевал успех и немедленно был признан классической книгой по истории криптоанализа. Оценки критиков были положительными. Один из них, выступая с хвалебным отзывом, так суммировал преобладающее мнение: «Я считаю, что эта книга является наиболее сенсационным вкладом, когда-либо внесенным американцем в секретную историю мировой войны и первых лет послевоенного периода. Содержащиеся в ней преднамеренно неосторожные высказывания превосходят все, что можно найти в недавних мемуарах европейских тайных агентов».

Газетчики поспешили забросать правительственные органы запросами о том, происходило ли описанное в книге Ярдли на самом деле. Государственный департамент, мастерски продемонстрировав искусство дипломатических уверток, ответил, что «не склонен верить» утверждениям Ярдли. А официальные лица военного министерства пошли на прямую ложь, заявив, что никакого «Американского черного кабинета» никогда не существовало.

Суждения бывших коллег Ярдли по поводу его книги сильно разнились. Мэнли, который сначала предупреждал Ярдли, что «вы можете подвергнуться очень серьезной критике, если раскроете тот факт, что вы читали официальные иностранные шифрсообщения», после появления статей в «Сатердей ивнинг пост» сказал ему: «Я одобряю эти статьи и думаю, что они хорошо написаны».


Мэнли добавил, что сам не стал бы публично говорить о каких-либо дешифровальных успехах, связанных с дружественными государствами, но считает, что основным мотивом Ярдли было заставить правительство воссоздать полноценную криптоаналитическую спецслужбу.

Однако мнение Мэнли разделяли далеко не все американские криптоаналитики. Некоторые из них критически сравнивали поступок Ярдли с нарушением профессиональной этики адвокатом, раскрывшим конфиденциальные сведения о своем клиенте. Другие предупреждали, что колоссальный ущерб, который Ярдли причинил своей стране, станет полностью очевидным только по прошествии многих лет. Некоторый вред, нанесенный книгой Ярдли, стал ощущаться почти немедленно: один армейский криптоаналитик позже вспоминал, что ее опубликование сразу же доставило ему и его коллегам значительные дополнительные заботы.

Сам Ярдли был несколько ошеломлен той бурей, которую вызвала публикация его книги. Он откровенно признался Мэнли, что «если бы я несколько не драматизировал и книгу, и статьи, то читатель бы просто заснул», поскольку, «чтобы написать ходкую вещицу, неизбежно приходится драматизировать». Но когда Ярдли понял, что ему удалось добиться успеха у читателей, он занял несколько другую позицию, опасаясь вызвать снижение читательскою интереса к книге своими публичными признаниями в том, что изложенные в ней события сильно «драматизированы», то есть — вымышлены.

«Разве не очевидно, — спрашивал Ярдли риторически в своем письме редактору «Нью-Йорк ивнинг пост», — что если практика чтения шифрсообщений других государств должна быть исключена по соображениям дипломатии, то в качестве первого шага к такому исключению должно состояться публичное обсуждение сложившегося положения? Мне представляется, что моя книга сможет оказать действительную услугу обществу благодаря тому, что она, по крайней мере, указывает на существующие условия...»

Ярдли развернул контрнаступление на своих критиков в статье в американском журнале «Либерти», озаглавленной «Выдаем ли мы наши государственные секреты?».


В ней Ярдли обвинил государственный департамент в вопиющей халатности в шифровальном деле, поскольку там пользовались «кодами XVI века». Ярдли также заявил, что к его книге следует относиться не как к «какой-то фантастической истории», а как к публичному разоблачению отставания Соединенных Штатов в области шифрования.

В США «Американский черный кабинет» разошелся в количестве 18 тысяч экземпляров. Еще 5 тысяч были проданы в Англии. Но настоящий фурор книга Ярдли произвела в Японии. Тамошнему министерству иностранных дел пришлось признать, что чтение японских дипломатических шифртелеграмм, о котором говорилось в книге, «объяснялось тем, что правительство не произвело своевременную замену шифров». Министерство иностранных дел Японии также заявило, что еще в 1921 г., во время проведения Вашингтонской конференции, Ярдли «посетил наше посольство в Вашингтоне и сообщил, что все японские шифрованные телеграммы прочитаны, а затем предложил продать их переводы».

В свою очередь, военно-морское ведомство Японии выразило удивление, что подобная книга могла быть опубликована «даже в США», и заверило, что «делает все возможное для сохранения своих радиограмм в секрете». Воспользовавшись случаем, военные моряки покритиковали министерство иностранных дел за «серьезный промах», выразившийся в том, что дипломатические шифры не были сменены перед Вашингтонской конференцией, и пообещали оказывать ему помощь в виде консультаций.

Японские газеты одна за другой поведали о сенсации, которую откровения Ярдли произвели в правительственных кругах Японии. При этом сообщалось, что военное и военно-морское ведомства дали задание своим атташе в Вашингтоне купить по нескольку экземпляров книги Ярдли. От имени военных было распространено заявление о том, что они «полны решимости принять участие в приближающейся Женевской конференции по ограничению вооружений с соблюдением всех возможных предосторожностей»

Две японские газеты, выходившие на английском языке, в своих редакционных статьях выразили диаметрально противоположные мнения в отношении разоблачений, сделанных Ярдли.


Одна написала в Духе Стимсона: « Это очень похоже на распечатывание писем других людей — вещь, которую не принято делать». Другая холодно заметила, что «попытки вскрыть код другого государства являются частью игры», и поэтому остается только «критиковать наше министерство иностранных дел, а не ругать американцев за то, что в этой игре они выиграли очко у японской команды».

Интерес к книге Ярдли не ослабевал еще очень долго. 5 ноября 1931 г., в ответ на просьбу государственного департамента как можно полнее проинформировать его о реакции на «Американский черный кабинет», посол США в Японии Камерон Форбес сообщил в Вашингтон: «Эта книга произвела в Японии огромное впечатление. Я часто слышу упоминания о ней в беседах с представителями различных кругов. По словам издателей, в Японии уже продано более 40 тысяч ее экземпляров. Она остается бестселлером и в настоящее время».

Поэтому, когда Стэнли Хорнбек, эксперт по дальневосточным делам в государственном департаменте, узнал о том, что Ярдли написал новую книгу, в которой цитировались открытые тексты японских дипломатических шифртелеграмм, посланных в ходе проведения Вашингтонской конференции по разоружению, он написал в своей докладной записке от 12 сентября 1932 г.: «Учитывая возбужденное состояние, в котором пребывает сейчас японское общественное мнение и которое характеризуется опасениями или враждебностью в отношении Соединенных Штатов, я решительно настаиваю, чтобы были предприняты все возможные усилия с целью не допустить появления этой книги. Ее публикация значительно увеличит силу взрыва, который назревает в Японии».

20 февраля 1933 г. судебные исполнители конфисковали рукопись новой книги Ярдли в издательстве «Макмиллан», куда Ярдли отдал ее после того, как издательская компания «Боббс-Меррилл» наотрез отказалась ее печатать. Однако никакого уголовного дела не было возбуждено ни против «Макмиллан», ни против Ярдли. Вместо этого правительство США попыталось добиться принятия закона, направленного против таких, как Ярдли.



« Любое лицо, находящееся на правительственной службе, — говорилось в законопроекте «Об обеспечении защиты правительственных документов», предложенном государственным департаментом для рассмотрения в конгрессе, — и получившее от другого лица, или имеющее в своем распоряжении, или имевшее в прошлом доступ к любому официальному дипломатическому коду или к любому документу, подготовленному по такому коду или якобы подготовленному по такому коду, и без разрешения или полномочий полностью опубликовавшее или предоставившее другому лицу любой подобный код, или документ, или любой документ, который был получен в процессе пересылки между каким-либо иностранным правительством и его дипломатическим представительством в Соединенных Штатах Америки, должно подвергаться штрафу в размере не более 10 тысяч долларов, или тюремному заключению на срок не более 10 лет, или и тому и другому, вместе взятым».

10 мая 1933 г. в сенате прошли дебаты по этому законопроекту. В ходе дебатов сенатор Ки Питтмэн, выдвинувший его в сенате от имени правительства, в частности, заявил: «По моему мнению, неприлично, чтобы государственные служащие публиковали секретную корреспонденцию, доступ к которой они получают в силу своего служебного положения. Ничего более этой мерой не предусматривается». Однако демократ Гомер Боун ехидно спросил: «Мне очень бы хотелось узнать, как же это нам удавалось так долго обходиться без закона подобного рода, начиная с конгресса 1-го созыва и вплоть до нынешнего конгресса 73-го созыва?» На это Питтмэн ответил: «Должен заявить, что в прошлом нашему правительству, очевидно, очень повезло в том, что оно доверяло крайне конфиденциальные должности честным, порядочным людям. Однако недавно у него появились веские основания подозревать, что его доверием злоупотребили и могут злоупотребить снова».

Затем слово взял сенатор Джонсон, который выступил с нападками на законопроект, усматривая в нем угрозу свободе личности:

«Внешне он выглядит так же обычно, как свадьба, и так же респектабельно, как похороны...


Но этот законопроект бьет мимо цели, которая перед ним была поставлена, когда его вносили на наше рассмотрение... Случилось так, что в один прекрасный день джентльмены из государственного департамента примчались сюда и заявили, что для того, чтобы у наших дверей не загрохотали пушки, необходимо тотчас же принять законопроект «Об обеспечении защиты правительственных документов»... Все это происходило полтора месяца тому назад. С тех самых пор законопроект все еще ожидает утверждения, но никто не слышал о том, чтобы случились те страшные и ужасные вещи, которые, как утверждали, должны были случиться, если этот законопроект не станет тотчас же законом. Таким образом, причин для принятия этого законопроекта, которого вначале так яростно добивались, сейчас не существует и, если спокойно проанализировать прошлое, их никогда не существовало».

Затем Джонсон упомянул о Ярдли и его книге, которую он прочитал и нашел «более или менее интересной». Джонсон покритиковал Ярдли за то, что тот нарушил «неписаные правила, регулирующие доверительные отношения», и сообщил, что Ярдли написал еще одну книгу, содержащую открытые тексты дипломатических шифрсообщений, связанных с Вашингтонской конференцией по разоружению. Далее Джонсон сказал:

«Вот тут-то и возникла та самая настоятельная «необходимость». Рукопись этой книги, насколько мне известно, была конфискована, и после ее конфискации в залы конгресса прибежали эти испуганные джентльмены из государственного департамента и заявили, что возникла настолько деликатная, опасная и неотложная ситуация, что нужен-де новый закон об уголовной ответственности... Так родился этот законопроект... Здесь мы имеем дело с законопроектом, который нацелен на одно конкретное дело. Он составлен крайне неудачно и никогда не будет применен в этом деле. Он будет оставаться в сводах законов до тех пор, пока в отдаленном будущем, когда все уже забудут о его первоначальной цели, он не будет использован для другой цели, для которой он никогда не предназначался, и причинит много зла.


Так всегда случалось с законами подобного рода, принятыми для того, чтобы осудить какое-либо конкретное, уже совершенное нарушение».

Джонсону возразил еще один защитник интересов правительства при рассмотрении законопроекта «Об обеспечении зашиты правительственных документов» — сенатор Том Коннэли:

«Покажите мне сенатора, который одобрял бы хищение секретных сведений! Если есть таковой, пусть он встанет. Сенаторы, которые приходят в ярость, если человек украдет теленка, и стремятся надолго посадить его в тюрьму, по-видимому, допускают мысль, что другой человек может торговать секретными сведениями или документами, являющимися государственным достоянием, продавать их за деньги газетам и что это будет патриотическим актом и услугой государству. Я не разделяю такой точки зрения... Принимая законопроект, мы пресекаем безнаказанное воровство и безответственный обман доверия. Вот что мы пресекаем. Тем самым мы сможем положить конец цепи предательств, совершаемых в отношении правительства, вот и все».

Мнение Коннэли, подкрепленное политическим влиянием правительства, возобладало: поименным голосованием законопроект «Об обеспечении зашиты правительственных документов» был принят. 10 июня 1933 г., после подписания президентом Франклином Рузвельтом, он стал государственным законом США.

А через четыре дня после этого «Боббс-Меррилл компани» направила в государственный департамент просьбу одобрить выполнение контракта, заключенного ею в 1931 г. с фирмой «Блю Риббон букс» о переиздании книги Ярдли «Американский черный кабинет» тиражом 15 тысяч экземпляров. В этой просьбе также сообщалось, что «Боббс-Меррилл компани» понесет большие финансовые убытки, если ей придется расторгнуть свой контракт с «Блю Риббон букс», не получив никаких доходов от продажи книги. Тем самым «Боббс-Меррилл компани» попыталась добиться от государственного департамента разрешения переиздать «Американский черный кабинет», которое позволило бы ей оградить себя от возможного юридического преследования со стороны министерства юстиции в связи с принятием нового закона.



14 июля Уильям Филлипс*, исполняющий обязанности государственного секретаря, дал следующий ответ на обращение «Боббс-Меррилл компани»: «Предоставление государственным департаментом разрешения на переиздание книги означало бы, что он не имеет возражений против ее публикации и распространения, и связало бы его с действиями автора и издателя, к которым государственный департамент никогда не относился с одобрением. Поэтому государственный департамент не может дать такого разрешения. Однако он не хочет усугублять финансовых убытков «Боббс-Меррилл компани» и поэтому не будет препятствовать продаже или распространению 4,5 тысячи экземпляров, уже напечатанных «Блю Риббон букс».

* По иронии судьбы именно Филлипс в 1917 г лично разрешил Ярдли уволиться из государственного департамента, чтобы организовать МИ-8.

Этот отказ государственного департамента разрешить переиздание «Американского черного кабинета» породил легенду о том, что книга Ярдли была запрещена. На самом же деле никаких действий в отношении огромного количества ее экземпляров, которые уже вышли из печати, предпринято не было.

Несмотря на всю эту суматоху, Ярдли оставался абсолютно спокойным. Он воспользовался возможностью, предоставленной ему сенатором из его родного штата, чтобы высказать свои доводы в отношении публикации «Американского черного кабинета»: «Я надеялся, что моя книга заставит государственный департамент пересмотреть свои собственные кодовые системы и поможет сделать американские дипломатические шифртелеграммы неуязвимыми для иностранных криптоаналитиков». Однако от дальнейшего участия в полемике вокруг книги Ярдли отказался, сказав, что слишком занят процессом создания новых невидимых суперчернил, чтобы интересоваться всякими законодательными мелочами. Вскоре суперчернила были созданы, но коммерческого успеха не принесли, а Ярдли потерял средний палец на правой руке из-за вызванного ими заражения.

Тогда Ярдли снова попробовал обратиться к писательскому ремеслу. Однако для работы его воображения требовались факты.


Приключенческим романам «Красное солнце Японии» и «Белокурая графиня», написанным Ярдли, недоставало той интригующей увлекательности, которой отличался его основанный на фактическом материале «Американский черный кабинет». Тем не менее кинокомпания «Метро Голдвин Майер» сочла, что прелестная шпионка, секретные коды и проницательный криптоаналитик из «Белокурой графини» очень подходят для создания фильма. Трудность заключалась в том, что никакой храбрый киногерой не согласился бы на такую скучную канцелярскую работу, как вскрытие шифров. Кинокомпания справилась с этой трудностью, изменив сюжет романа Ярдли и сделав героем кабинетного ученого, который во что бы то ни стало желает отправиться воевать за океан. «Метро Голдвин Майер» заключила с Ярдли выгодный для него контракт, наняв в качестве технического советника. В результате был создан художественный фильм «Рандеву», премьера которого состоялась 25 октября 1935 г. в Нью-Йорке.

В 1938 г после неудачной попытки заняться торговлей недвижимостью Ярдли поступил на службу к китайскому диктатору Чан Кайши с окладом примерно 10 тысяч долларов в год, чтобы заниматься дешифрованием японских криптограмм. В 1940 г. Ярдли вернулся из Китая, чтобы отправиться в Канаду. Там он организовал дешифровальное бюро. Из Канады Ярдли вскоре выслали обратно в США, где в 1958 г. он умер от сердечного приступа.

В некрологах Ярдли присвоили титул «отца американского криптоанализа», что лишний раз продемонстрировало то глубокое впечатление, которое книга Ярдли произвела на сознание его сограждан. Несмотря на все ее недостатки, она прочно овладела воображением широкой публики и пробудила интерес к дешифрованию у многих талантливых людей. Их свежие идеи обогатили американский криптоанализ, и несомненная заслуга в этом принадлежит именно Ярдли.

Шифртелеграмма циммермана

Утром 17 января 1917 г. Уильям Монтгомери, работавший криптоаналитиком в дипломатическом отделении комнаты 40, пришел доложить Холлу о перехваченной немецкой шифртелеграмме, которая показалась ему чрезвычайно важной. Интуиция не подвела Монтгомери. Эта шифртелеграмма, которую он вместе со своим молодым коллегой Найджелом Греем сумел частично прочесть, действительно содержала уникальную информацию, которая при умелом использовании могла существенно повлиять на исход войны.

Шифртелеграмма была очень длинной и состояла примерно из тысячи цифровых кодовых групп. Посланная из Берлина и датированная 16 января, она была адресована немецкому послу в Соединенных Штатах Иоганну Берншторффу. Ее открытый текст был закодирован с помощью дипломатического кода, известного английским криптоаналитикам как код 0075. Над ним в комнате 40 работали в течение последних шести месяцев. Там знали, что код 0075 принадлежал к серии неалфавитных кодов, которые немецкое министерство иностранных дел обозначало четырехзначным числом, составленным из двух нулей и двух ненулевых цифр, причем разность между отличными от нуля цифрами всегда равнялась двум. В список аналогичных кодов, которые к тому времени уже были вскрыты в комнате 40, входили коды 0097 и 0086, применявшиеся дипломатическими миссиями Германии в Южной Америке, код 0064, использовавшийся, например, для связи между Берлином и Мадридом, а также коды 0053 и 0042.

Министерство иностранных дел Германии впервые направило код 0075 своим миссиям в Берне, Бухаресте, Вене, Гааге, Константинополе, Копенгагене, Осло, Софии и Стокгольме в июле 1916 г. В ноябре комната 40 начала осуществлять перехват зашифрованных тем же кодом телеграмм посольству Германии в Соединенных Штатах. В результате англичане накопили достаточное количество копий немецких телеграмм, засекреченных с помощью кода 0075, что дало Монтгомери и Грею возможность продвинуться в работе над его вскрытием.

Хотя Монтгомери и Грей смогли прочесть лишь отдельные части большой немецкой шифртелеграммы от 16 января 1917 г., они сумели установить, что она состояла из двух частей и была подписана министром иностранных дел Германии Артуром Циммерманом.
Насколько они могли судить об открытом тексте этой шифртелеграммы на основе частичного вскрытия кода 0075, вторая ее часть предположительно гласила:

«Совершенно секретно. Для личной информации Вашего превосходительства и для передачи надежным путем имперскому посланнику в Мехико...

С 1 февраля мы намерены начать неограниченную подводную войну. Поступая таким образом, мы, однако, приложим все усилия к тому, чтобы Америка оставалась нейтральной. Если нам не удастся осуществить это, мы предлагаем Мексике союз на следующей основе: совместное ведение войны, совместное заключение мира...

Вашему превосходительству надлежит секретно проинформировать президента* лишь о том, что мы ожидаем войну с США и, возможно, с Японией, и одновременно попросить его провести переговоры между нами и Японией. Сообщите президенту, что... наши подводные лодки... в течение нескольких месяцев вынудят Англию заключить мир.

Циммерман»

* Мексики

Монтгомери передал эту частично прочитанную шифртелеграмму Холлу, который несколько раз перечитал фразы о «неограниченной подводной войне» и «совместном ведении войны» с Мексикой. Ему сразу же стало ясно, что перед ним дипломатическое оружие с огромными потенциальными возможностями. Он приказал Монтгомери ускорить работу над дальнейшим чтением шифртелеграммы, а также сжечь все ее копии, за исключением подлинника и единственного варианта открытого текста. А сам тем временем занялся анализом сложившегося положения на фронтах Первой мировой войны.

Оно было мрачным, под стать суровому зимнему дню 17 января 1917 г. Война, которая, как все поначалу надеялись, закончится за несколько недель, длилась уже почти три года, и все равно надежды на ее успешное завершение не было почти никакой. В сражении под Верденом Франция потеряла полмиллиона жизней, а удалось ей лишь восстановить ту линию фронта, которая сложилась десятью месяцами ранее. Англия отчаянно пыталась удержать несколько километров сплошь изрытой снарядами земли у французской реки Соммы, но, лишившись 60 тысяч человек всего лишь за один день битвы, обессиленная, была вынуждена отступить.


На Востоке Румыния, новый союзник Антанты, была молниеносно разломлена и оккупирована немцами, а Россия уже балансировала на грани военного поражения. Развязывание Германией подводной войны усилило экономическое давление на Англию. Но особенно раздражало англичан то что, несмотря на узы давно сложившихся общих англо-американских интересов, Соединенные Штаты до сих пор упрямо сохраняли нейтралитет. И, судя по всему, собирались придерживаться его и дальше: во главе США недавно снова встал президент, который добился своего переизбрания на выборах под лозунгом «Благодаря мне мы не участвуем в войне».

Не лучше было положение и у Германии. Ее поначалу успешное наступление приостановилось у Марны, и с тех пор немецкие солдаты безвылазно сидели в окопах. Вследствие английской морской блокады гражданское население питалось исключительно картофелем. Поэтому, как и у стран Антанты, у Германии было мало надежды одержать победу в ближайшем будущем. Кроме одной. «Развернуть неограниченную подводную войну! — твердили генералы. — И вскоре Англия будет задыхаться, как рыба, выброшенная на берег. Блокирующие превратятся в блокированных». В течение долгих месяцев они продолжали упорно насеивать на этом и, наконец, когда голод и всеобщее истощение усилились, сумели навязать свое мнение другим. В частности. их поддержал министр иностранных дел Циммерман, который очень долго возражал против неограниченной подводной войны.

Циммерман прекрасно понимал, что неоднократные потопления американских судов рано или поздно торпедируют нейтралитет Соединенных Штатов. Поэтому он решил предпринять необходимые действия с целью противостоять этой опасности. Циммерман предложил Мексике, настроенной очень враждебно по отношению к своему северному соседу из-за его карательной экспедиции на мексиканской территории, заключить военный союз с Германией. Циммерман сопроводил свое предложение Мексике обещанием щедрого финансирования ее военных затрат, намеком на поддержку со стороны Японии и другими приманками.



Будучи не в состоянии действовать через мексиканского посла, резиденция которого находилась в нейтральной Швейцарии, Циммерман направил предложение о военном союзе с Мексикой немецкому посланнику в этой стране Генриху Эккардту через Вашингтон. Для того чтобы быть уверенным в том, что оно непременно попадет в руки Эккардта, Циммерман послал его по двум каналам связи. Оба они контролировались англичанами.

Один маршрут англичане называли «шведским окольным путем». Швеция, которая формально была нейтральной, но фактически ориентировалась на немцев, с самого начала войны оказывала помощь МИД Германии в преодолении английской блокады, направляя немецкие телеграммы под видом своих собственных. Англичане раскрыли этот обман. Поэтому, когда летом 1915 г. Швеция официально выразила свое недовольство тем, что Англия необоснованно задерживает ее телеграммы, англичане намекнули шведам, что им достоверно известно о кое-какой деятельности Швеции, несовместимой с ее статусом нейтральной страны. В ответ шведское правительство пообещало, что в дальнейшем не будет направлять ни одной немецкой телеграммы в Вашингтон. И сдержало свое обещание: вместо Вашингтона, оно стало отправлять их в Буэнос-Айрес. Здесь шведы передавали полученные телеграммы в руки немцев, и только потом они попадали прямиком в немецкое посольство в Вашингтоне. Это и был пресловутый «шведский окольный путь».

Кабель из Стокгольма в Южную Америку проходил через Лондон. Немцы справедливо опасались, что английская цензура может опознать немецкие кодовые группы в шведских телеграммах. Поэтому МИД Германии скрывало эти группы путем их перешифровки. Перешифровка накладывалась на немецкие телеграммы, отправляемые через Стокгольм в Южную Америку, после зашифрования их кодом 13040. К несчастью для немцев, перешифровка не скрывала всех следов кода 13040. Эти следы вызвали подозрение у криптоаналитиков комнаты 40. Они сняли перешифровку, и на свет появился код 13040. После этого в комнате 40 внимательно присмотрелись и к другим официальным шведским телеграммам.


Многие из них на поверку также оказались немецкими. Например, под одной перешифровкой англичане обнаружили код 0075. Но на этот раз Англия не заявила протеста Швеции. Холл был убежден, что выгоднее было подольше послушать, о чем говорят между собой немецкие дипломаты, чем помешать им это делать.

Идея второго маршрута, который Циммерман использовал для передачи своей шифртелеграммы в Вашингтон, зародилась у Эдварда Хауза, близкого друга президента Соединенных Штатов Америки Вильсона. В 1915 г. во время одной из своих поездок в Европу Хауз устроил так, что все кодированные сообщения из американских посольств стали поступать непосредственно в его адрес, минуя государственный департамент США. Когда 27 декабря 1916 г. немецкий посол Берншторфф обсуждал с Хаузом новую мирную инициативу Вильсона, он подчеркнул, что ее шансы на успех значительно возрастут, если правительство Германии сможет связываться через Хауза непосредственно со своим послом в Соединенных Штатах. Хауз доложил об этом президенту. На следующий день Вильсон разрешил немецкому правительству, используя собственный код, передавать телеграммы между Берлином и Вашингтоном под американским дипломатическим прикрытием.

Шифртелеграмма Циммермана была доставлена в посольство США в Берлине 16 января в 3 часа дня. Однако ее нельзя было направить непосредственно в Вашингтон. Поэтому сначала ее отослали в Копенгаген, а затем — в Лондон. И лишь оттуда она могла пойти прямо в Вашингтон. В итоге Англия перехватила и второй экземпляр шифртелеграммы Циммермана. В комнате 40 крайне удивились, увидев немецкий код в пришедшей из Копенгагена американской телеграмме. Но англичане снова не заявили никакого протеста. Наличие двух копий одной и той же шифртелеграммы помогало избежать искажений, которые затруднили бы работу английских криптоаналитиков, и Грей с Монтгомери приступили к ее вскрытию.

Выпускник престижного Итонского университета Грей в течение семи лет работал переводчиком в одном солидном лондонском издательстве, но потом началась мировая война, и он поступил на военную службу в морскую авиацию.


На работу в комнату 40 Грей пришел в 1915 г. в возрасте 29 лег. После Первой мировой войны он стал директором столичного издательства, специализировавшегося на художественных гравюрах и эстампах. В 1939 г. английское правительство вспомнило о его прошлых достижениях в области дешифрования, и он был принят в криптоаналитическое отделение министерства иностранных дел Англии, став вскоре заместителем начальника этого отделения.

Когда шифртелеграмма Циммермана попала в руки Монтгомери, ему было 45 лет. Сын ливерпульского судовладельца, учившийся в частных школах или под руководством репетиторов в Англии, Германии и Франции, Монтгомери получил степень бакалавра богословия в Лондоне. Однако состояние здоровья не позволило ему выполнять обязанности пастора, и Монтгомери переквалифицировался в переводчика, специализировавшегося на истории раннехристианской Церкви. В отзыве на один из его переводов, сделанный в 1910 г., говорилось о том, что «никогда еще работа немецкого автора не была переведена на английский язык так идиоматично и одновременно так достоверно». В 1916 г. Монтгомери поступил на должность цензора и в том же году был переведен на работу в комнату 40. Там криптоанализ увлек его настолько, что после окончания Первой мировой войны Монтгомери продолжил службу в криптоаналитическом отделении министерства иностранных дел вплоть до самой своей кончины в 1930 г.

Когда Монтгомери работал в комнате 40, хорошее знание Библии однажды помогло ему решить проблему, которая поставила в тупик других сотрудников комнаты 40. Некий г-н Джоунд получил из Турции совершенно чистую почтовую открытку, посланную ему по адресу: Шотландия, Тайнабруич, Кингдом-роуд, 184. Джоунд знал, что открытка была от его сына, которого турки взяли в плен. Но в Таинабруиче ни про какую Кингдом-роуд слыхом не слыхивали, а домов было так мало, что нумеровать их никому просто в голову не приходило. Открытка попала в комнату 40, где никто не смог точно ответить, о чем именно сын Джоунда пытался ему сообщить.


В конце концов Монтгомери высказал предположение о том, что в адресе на открытке содержится намек на 18-ю главу 4-го стиха «Книги Царств» Библии. Проверка показала, что в этой главе говорится о 50 пророках, которых спрятали в пещере и кормили хлебом с водой. Монтгомери истолковал слова из Библии как весть о том, что сын Джоунда вместе с другими военнопленными находится в безопасности, но нуждается в пище. Впоследствии выяснилось, что догадка Монтгомери была абсолютно правильной.

Однако прочтение шифртелеграммы Циммермана требовало от английских криптоаналитиков значительно большего, чем простое угадывание, поскольку «угадать» надо было значения для 10 тысяч кодовых групп. Работа началась с определения кодовых обозначений для точки. Логично было предположить, что они располагаются в конце шифртелеграммы. Опознавание точки облегчается тем, что при ее кодировании, как правило, используется очень ограниченное число кодовых обозначений. Шифровальщики, часто обращаясь к точке, запоминают всего одну или две соответствующие ей кодовые группы. После этого для кодирования точки они употребляют только эти группы, чтобы все время не рыскать по кодовой книге в поисках подходящего для нее обозначения. Криптоаналитики, хорошо знакомые с шифрперепиской какого-то определенного посольства, часто могут сказать, когда к работе в нем приступает новый шифровальщик, определяя это событие по появлению в перехваченных криптограммах непривычных кодовых эквивалентов для точки.

Нахождение точек позволило выявить структуру шифртелеграммы Циммермана. В немецком языке, где сказуемое очень часто стоит в конце предложения, кодовая группа, непосредственно предшествующая точке, скорее всего, является глаголом. Дополнительную помощь английским криптоаналитикам при вскрытии кода 0075 оказали стереотипные выражения, которые так любили употреблять в своих посланиях немецкие дипломаты: «Имею честь сообщить Вашему Превосходительству, что...»

Первые пробные отождествления фиксировались Монтгомери и Греем при помощи карандаша, чтобы их потом можно было легко исправить или стереть.


Назывались они «карандашными группами». Если в дальнейшем прочитанная шифрпереписка подтверждала значение полученных «карандашных групп», то Монтгомери и Грей немедленно превращали их в «чернильные группы».

По мере дальнейшего поступления в комнату 40 перехваченных немецких шифртелеграмм, включая шифрованные сообщения, адресованные Берншторффу или отправленные им в Берлин, Монтгомери и Грей определяли значения все большего числа кодовых групп кода 0075. 28 января Грей принес Холлу частично прочитанную шифртелеграмму Берншторффа с выражением протеста против объявления неограниченной подводной войны, о которой ему сообщалось в первой части шифртелеграммы Циммермана от 16 января. В резких выражениях Берншторфф заявлял, что это сведет на нет все его усилия добиться ослабления напряженности между двумя странами и непременно втянет Соединенные Штаты в войну на стороне Антанты.

И действительно, 3 февраля 1917 г. президент Вильсон заявил, что разрывает дипломатические отношения с Германией, поскольку еще в апреле 1915 г. он обещал сделать это, если Германия возьмет курс на ведение неограниченной подводной войны. У уставшей от войны Англии появилась надежда, что в течение ближайших нескольких дней или, самое большее, через пару недель Соединенные Штаты вступят, наконец, в войну.

Тем временем в комнате 40 продолжалась упорная работа над кодом 0075. В первых числах февраля Грей принес Холлу открытый текст очередной шифртелеграммы Берншторффа, в которой излагались подробности его беседы с Вильсоном в связи с заявлением о разрыве дипломатических отношений США с Германией. Полученные новые значения кодовых групп кода 0075 были использованы для чтения шифртелеграммы Циммермана. В результате 5 февраля Холл смог представить в министерство иностранных дел ее более полный открытый текст.

С самого первого дня, когда Монтгомери принес ему первый вариант открытого текста шифртелеграммы Циммермана, Холл понял, что в сложившихся условиях публичное разоблачение немецкого заговора против Соединенных Штатов почти наверняка вынудило бы их объявить войну Германии.


Это был очень весомый довод в пользу того, чтобы сообщить о нем американцам. Однако имелись и железные аргументы против доведения содержания шифртелеграммы Циммермана до сведения Вильсона.

Во-первых, существование комнаты 40 и ее криптоаналитические возможности являлись одним из самых тщательно скрываемых секретов. Каким образом Англия могла предать гласности содержание шифртелеграммы Циммермана, чтобы Германия не догадалась, что ее коды вскрываются? Можно было бы свести риск до минимума, намекнув, что открытый текст шифровки украден. Однако и в этом случае существовала опасность, что Германия заподозрит неладное, сменит коды и лишит Англию доступа к секретной информации.

Во-вторых, разгласив содержание шифртелеграммы Циммермана, Англия тем самым косвенно признала бы, что контролирует переписку нейтральной Швеции. Американцам не составило бы особого труда сообразить, что заодно со шведской Англия, возможно, осуществляет контроль за перепиской Соединенных Штатов, которые, как и Швеция, работали на немцев в качестве телеграфного курьера и передали в Вашингтон эту шифртелеграмму. США оказались бы в затруднительном положении, что отнюдь не способствовало бы их вступлению в войну на стороне Англии.

В-третьих, шифртелеграмма Циммермана все еще не была прочитана полностью. После предания гласности полученного открытого текста возникли бы обоснованные сомнения в правильности выполненного дешифрования в силу его отрывочности. Например, при частичном вскрытии кода 0075 англичане могли пропустить частицу «не», присутствие которой в открытом тексте совершенно меняло его смысл. Или могли неверно прочесть место, которое представили как свидетельство двуличности Германии. Более того, эти искажения в открытом тексте прямо указывали бы именно на вскрытие кода, не допуская каких-либо отговорок о похищении телеграммы. В результате тайна, которую Англия желала всеми силами сохранить, была бы непременно раскрыта.

Но наиболее веский довод против публичного разоблачения немецкого заговора сводился к тому, что, возможно, сам ход событий сделает этот рискованный шаг ненужным.


Отношения между Германией и Соединенными Штатами становились все более натянутыми. Американское общественное мнение стремительно менялось не в пользу Германии. Суда торгового флота США не осмеливались выходить в море, порты были переполнены, людей увольняли, деловая жизнь затихала. Объявление войны казалось делом ближайшего будущего. Поэтому Англия продолжала ждать и надеяться.

Однако Холл не желал сидеть сложа руки. Его работа была бы выполнена наполовину, если бы он заполучил в свое распоряжение лишь открытый текст шифртелеграммы Циммермана, не подготовив почву для его практического использования в интересах Англии. Поэтому Холл составил план, который одним махом помог бы преодолеть неблагоприятные последствия, связанные с публичным разоблачением немецкого заговора против США в случае, если это понадобится. Холл рассуждал примерно так.

Шифртелеграмма Циммермана в том виде, в котором она была послана в Мексику через шведов, в мелких деталях могла отличаться от его шифртелеграммы, отправленной в Вашингтон через американцев. Почти наверняка у нее была другая дата и, возможно, другой порядковый номер. Кроме того, вероятно, она была снабжена дополнением, предназначенным для Берншторффа и предписывавшим переслать ее в столицу США. Если бы Холл сумел заполучить экземпляр открытого текста именно для этого варианта шифртелеграммы Циммермана, немцы, вероятно, пришли бы к заключению, что он был украден в Мексике, и кодов своих не заменили бы.

Другие дополнительные штрихи могли бы сделать «мексиканскую легенду» более правдоподобной для американцев. Благодаря чтению немецких шифртелеграмм, проходивших по «шведскому окольному пути», английским криптоаналитикам из комнаты 40 стало известно о том, что дипломатическая миссия Германии в Мексике, не пользовалась кодом 0075. В таком случае Берншторффу, очевидно, пришлось перешифровать телеграмму Циммермана с использованием другого кода. Поэтому если бы американцы узнали о ее содержании от англичан в том виде, в каком она была послана «шведским окольным путем», то поверили бы, что этот код был скомпрометирован и его вскрытие не представляло для англичан никакого труда или что английские агенты в Мехико получили доступ непосредственно к открытому тексту шифртелеграммы Циммермана.


Оба варианта устраивали Холла.

5 февраля Холл предпринял первые попытки заполучить открытый текст шифртелеграммы Циммермана в том виде, в каком он был отправлен в Мексику из Берлина. По заданию Холла английский агент раздобыл на телеграфе в Мехико шифртелеграмму Берншторффа Эккардту, открытый текст которой дублировал открытый текст шифртелеграммы Циммермана.

Холл оказался прав: у Эккардта не было кода 0075, поэтому Берншторффу пришлось перешифровать открытый текст шифртелеграммы Циммермана по одному из кодов, которые имелись в распоряжении Эккардта. Это был код 13040, введенный в действие раньше кода 0075* и являвшийся по сравнению с ним более простым. Он представлял собой гибрид алфавитного и неалфавитного кодов.

* Между 1907-м и 1912 гг.

По своей трудности вскрытие гибридного кода занимает промежуточное место между алфавитным и неалфавитным кодами: оно сложнее для первого из них, но легче для второго. Благодаря относительной слабости кода 13040 и наличию большого количества накопленного еще до войны перехвата английские криптоаналитики давно вскрыли большинство кодовых групп кода 13040, которые наиболее часто встречались в перехваченной шифрпереписке. Поэтому в комнате 40 смогли прочесть шифртелеграмму Берншторффа к Эккардту почти целиком. В тех немногих ее местах, где какая-нибудь кодовая группа встречалась в первый раз, потребовалось провести небольшую дополнительную работу. В результате была подтверждена правильность полученного Монтгомери и Греем варианта открытого текста первоначальной шифртелеграммы Циммермана, отправленной из Берлина в Вашингтон 16 января. Английские криптоаналитики также обнаружили незначительные изменения, внесенные Берншторффом в исходный открытый текст шифртелеграммы Циммермана.

Теперь его можно было передать американцам с наименьшей вероятностью скомпрометировать источник полученной информации. Однако риск того, что немцы догадаются о нем, был все еще слишком велик. И поскольку дальнейшее развитие событий могло сделать этот риск ненужным, Холл продолжал хранить открытый текст шифртелеграммы Циммермана в секрете и выжидал.



Дни проходили в томительном ожидании. Англия и Франция изнемогали в битве не на жизнь, а на смерть, однако никаких признаков того, что Соединенные Штаты собираются вступить в войну на стороне Антанты, заметно не было. Посол США в Англии Пэйдж, давний друг президента Вильсона и искренний сторонник оказания военной помощи Антанте, раздраженно написал в своем дневнике: «Опасность состоит в том, что с получением всех полномочий, которые он хочет (кроме разве официального объявления войны), президент вновь будет ждать, ждать и ждать — до тех пор, пока не будет торпедирован американский лайнер! Или до тех пор, пока немецкая подводная лодка не совершит нападение на наше побережье!»

Напряжение росло. Обстановка тех дней, как впоследствии охарактеризовал ее один английский дипломат, «во многом напоминала состояние бутылки с шампанским, с которой уже снята проволока, но ее пробка еще не выстрелила». 22 февраля 1917 г., понимая, что промедление в этом деле смерти подобно, англичане помогли пробке «выстрелить». С одобрения министерства иностранных дел Холл показал открытый текст шифртелеграммы Циммермана Эдварду Беллу, секретарю американского посольства в Лондоне. Белл прочитал поразительную историю немецкого заговора против своей страны:

«С 1 февраля мы намерены начать неограниченную подводную войну. Несмотря на это, мы должны приложить усилия к тому, чтобы Соединенные Штаты Америки оставались нейтральными. В случае, если добиться этого окажется невозможно, мы сделаем предложение Мексике о заключении союза на следующих условиях: совместное ведение войны, совместное заключение мира, щедрая финансовая поддержка и понимание с нашей стороны того, что Мексика должна получить обратно утраченные территории в Техасе, Нью-Мексико и Аризоне. Подробная разработка данного соглашения поручается вам.

Вы секретно информируете президента* о вышеизложенном, как только станет определенным начало войны с Соединенными Штатами Америки, и дополните эту информацию предложением о том, чтобы он, по собственной инициативе, пригласил Японию безотлагательно присоединиться к соглашению и в то же самое время выступил в качестве посредника между Японией и нами.



Обратите внимание президента на то, что решительное использование наших подводных лодок в течение нескольких месяцев вынудит Англию заключить мир.

Циммерман»

* Мексики

Белл отказался поверить прочитанному наотрез. Мысль о том, что кто-нибудь, будучи в здравом уме и твердой памяти, всерьез рассматривает возможность отторжения значительной части Соединенных Штатов, была слишком нелепа. Однако Холл сумел убедить Белла в достоверности предъявленного ему документа, после чего они оба направились к Пэйджу.

Когда Пэйдж увидел открытый текст шифртелеграммы Циммермана, он тотчас же понял, что вступление США в войну на стороне Англии теперь зависит исключительно от него. Пэйдж, Холл и Белл потратили целый день, пытаясь придумать, как лучше всего убедить президента Вильсона в подлинности открытого текста шифртелеграммы и усилить впечатление, которое этот текст на него произведет. Наконец было решено, что английское правительство официально передаст прочитанную немецкую шифртелеграмму Пэйджу. На следующий день министр иностранных дел Англии Артур Бальфур вручил ее в своем кабинете Пэйджу. Этот момент, как позже признался Бальфур, был самым драматичным в его жизни.

Над составлением сопроводительного письма, объясняющего, каким образом им был получен открытый текст шифртелеграммы Циммермана, Пэйдж проработал всю ночь. Наконец, 24 февраля 1917 г. в 2 часа ночи он телеграфировал в Вашингтон: «Приблизительно через 3 часа я направляю президенту и государственному секретарю телеграмму чрезвычайной важности».

«Телеграмма чрезвычайной важности» была передана Пэйджем лишь в час дня. В ней он доводил до сведения своего президента подборку полуправдивых фактов, которые ему сообщил Холл. Последний, естественно, скрыл от Пэйджа сведения о возможностях англичан в области криптоанализа, поскольку это могло вызвать у американцев горячее желание узнать, не читает ли Англия заодно и их шифрованные сообщения.

В телеграмме Пэйджа Вильсону, в частности, говорилось: «В начале войны английское правительство тайно приобрело экземпляр немецкого секретного кода и сочло своим долгом получать копии шифрованных телеграмм Берншторффа вместе с другими немецкими шифртелеграммами, которые затем переправляются в Лондон и здесь дешифруются.


Это служит объяснением способности англичан прочесть шифртелеграмму правительства Германии своему дипломатическому представителю в Мексике, а также двухмесячной задержки в получении ими информации. Вплоть до самого последнего момента времени они ревностно хранили все в тайне, и лишь сейчас английское правительство сообщает полученную информацию вам, учитывая чрезвычайные обстоятельства и свои дружеские чувства к Соединенным Штатам. Оно настоятельно просит вас не раскрывать ниточник этой информации и метод ее получения, но не накладывает никакою запрета на опубликование открытого текста самой шифртелеграммы Циммермана».

Первую телеграмму Пэйджа телеграфные аппараты отстучали в государственном департаменте США рано утром 24 февраля 1917 г. Обещанная в ней «телеграмма чрезвычайной важности» поступила только в 8.30 вечера. Фрэнк Поук, советник госдепартамента и исполняющий обязанности государственного секретаря в отсутствие занимавшею этот пост Роберта Лансинга, позвонил президенту Вильсону с просьбой немедленно принять его. Через полчаса Поук доставил в Белый дом текст второй телеграммы Пэйджа. Прочитав его, Вильсон, выразил негодование вероломством немцев и хотел сразу же опубликовать этот текст в газетах. Но, немного поостыв, согласился с предложением Поука дождаться возвращения Лансинга.

27 февраля 1917 г. Лансинг вернулся в Вашингтон из поездки за границу. Поук незамедлительно проинформировал его о прочитанной англичанами шифртелеграмме Циммермана и показал очень большую шифрованную телеграмму, которую обнаружил в досье государственного департамента. Она пришла для Берншторффа как часть американской телеграммы из Берлина от 17 января и являлась, по мнению Поука, оригиналом шифртелеграммы Циммермана.

В 11 часов утра Лансинг отправился в Белый дом для обсуждения сложившегося положения с президентом, который в ходе беседы с ним несколько раз воскликнул: «О Боже!» в связи с оскорбительным злоупотреблением предоставленными немцам «телеграфными привилегиями». Он согласился с планом Лансинга негласно передать телеграмму газетчикам, что, как считал Лансинг, «позволило бы избежать обвинения в неправильном использовании конфиденциального документа и привлекло бы больше внимания, чем ее официальное опубликование».


На следующий день в 6 часов вечера представитель Ассошиэйтед Пресс был приглашен к Лансингу на дом. Ему дали прочесть телеграмму Пэйджа и ознакомили с некоторыми подробностями подоплеки этого дела, попросив дать честное благородное слово не разглашать величайшую сенсацию воины.

1 марта 1917 г. сообщение Ассошиэйтед Пресс было опубликовано на первых полосах утренних газет под огромными заголовками. Вся страна была шокирована. Палата представителей американского конгресса отреагировала на публикацию принятием законопроекта о вооружении торговых судов. Более осторожный сенат потребовал от правительства доказательств, что все это не являлось грубым заговором англичан с целью втянуть США в войну на стороне Антанты. Такая позиция сената не была неожиданной для Лансинга, который попросил Пэйджа «попытаться получить у г-на Бальфура копию немецкого кода». Бальфур отказал Пэйджу. заявив, что этот код «всегда использовался немцами не впрямую, а со значительными вариациями, известными лишь одному или двум экспертам, у которых нет времени на поездку в Америку». Это, конечно, опять было полуправдой.

Между тем Поук оказал сильное давление на президента американской телеграфной компании «Вестерн юнион», в результате чего ему удалось получить копию шифртелеграммы Берншторффа к Эккардту вопреки федеральному закону США, защищавшему неприкосновенность переписки. Лансинг присовокупил ее текст к телеграмме, которую он направил Пэйджу 1 марта в 8 часов вечера. В ней говорилось: «Некоторые члены конгресса пытаются дискредитировать подлинность открытого текста шифртелеграммы Циммермана, выдвигая обвинения в том, что он был сфабрикован для нашего правительства одной из воюющих сторон. У американского правительства нет ни малейшего сомнения в ее достоверности, однако ему была бы оказана величайшая услуга, если бы правительство Англии разрешило вам или кому-либо еще из посольства лично прочесть шифртелеграмму, которую мы получили на телеграфе в Вашингтоне, а затем передать по телеграфу полученный открытый текст государственному департаменту.


Убедите г- на Бальфура, что такой ход существенным образом упрочит положение государственного департамента и даст ему возможность заявить, что открытый текст шифртелеграммы Циммермана он получил от своих людей».

Телеграмма Лансинга была получена в Лондоне на следующий день. К 4 часам дня Пэйдж телеграфировал ответ: «Белл забрал в Адмиралтейство шифрованный текст, содержавшийся в вашей вчерашней телеграмме, и там лично дешифровал его с помощью немецкого кода, который имеется в их распоряжении». После этого Пэйдж передал в Вашингтон дешифрованный Беллом открытый текст, после ознакомления с которым Вильсон и Лансинг направили конгрессу официальное заявление о том, что у правительства есть неопровержимые доказательства его подлинности.

К этому времени почти у каждого американца уже была наготове своя собственная гипотеза относительно того, как Соединенные Штаты достали открытый текст шифртелеграммы Циммермана. Наибольшей популярностью пользовались шпионские версии. Согласно одной из них, четыре американских солдата обнаружили его у немецкого агента, пытавшегося перейти через границу в Мексику. По другой, он был найден среди личных вещей Берншторффа, когда после отставки его личный багаж как следует проверили на американской таможне.

Тем временем в Берлине также недоумевали, где произошла утечка секретной информации. И хотя в открытом тексте шифртелеграммы Циммермана в том виде, в каком он был опубликован в американских газетах, не было изменений, внесенных в него Берншторффом, в нем содержалась важная дата — 19 января.

Министерство иностранных дел Германии написало Эккардту, который совсем уже было собрался публично обвинить Берншторффа в предательстве: «Пожалуйста, телеграфируйте, кто расшифровывал телеграмму Циммермана и телеграфное сообщение, приказывающие Эккардту немедленно вступить в переговоры относительно союза с Мексикой, как хранились их шифрованные и открытые тексты и, в частности, находились ли все они в одном и том же месте».

Несколько дней спустя Эккардту пришла новая телеграмма из Берлина, из которой следовало, что немцы попали в сети, тщательно расставленные Холлом: «Различные признаки дают основания предположить.


что предательство было совершено в Мексике. Требуется величайшая осмотрительность. Сожгите весь компрометирующий материал».

В свое оправдание Эккардт телеграфировал в Берлин: «Согласно моим специальным инструкциям, обе телеграммы были расшифрованы Артуром Магнусом, секретарем немецкой дипломатической миссии. Ни об одной из них, как и обо всем, касающемся секретов политического характера, не было известно другим сотрудникам миссии... Оригиналы в обоих случаях были сожжены Магнусом, а пепел развеян. Все сообщения хранились в абсолютно надежном стальном сейфе, специально приобретенном для этой цели и установленном в спальне Магнуса, вплоть до того времени, когда они были сожжены... Невозможно принять более строгие меры предосторожности, чем те, которые практикуются мной. Открытые тексты поступающих шифртелеграмм зачитываются мне Магнусом в моей квартире ночью тихим голосом. Мой слуга, который не владеет немецким языком, спит в отдельно стоящем флигеле».

Перед такими доводами министерство иностранных дел Германии не могло не капитулировать. Его последние сомнения были развеяны «тихим голосом», «стальным сейфом» и не говорящим по-немецки слугой. «После вашей телеграммы едва ли возможно, чтобы предательство было совершено в Мексике. Поэтому все признаки, которые свидетельствовали в этом направлении, теряют свою силу. Ни на вас, ни на Магнусе не лежит никакой вины за случившееся».

Между тем проблема достоверности опубликованного открытого текста шифртелеграммы Циммермана, которая так беспокоила англо-американских официальных лиц, была устранена самим Циммерманом. Совершенно неожиданно он признался: «Я не могу отрицать этого. Это правда». От осведомленности в существовании заговора упорно открещивались и мексиканцы, и японцы, и Эккардт. Поэтому по сей день неясно, почему Циммерман признался. Однако вне зависимости от мотивов, которыми он руководствовался, его признание похоронило последние сомнения в том, что сообщение о немецком заговоре против США могло быть обманом.

В результате у американцев, которых совершенно не волновал отдаленный грохот войны в Европе, вдруг пробудилось сознание того, что война стояла у их границ.


Удивленно вздрогнули техасцы: оказывается, немцы хотели отдать их штат мексиканцам! Жители Среднего Запада живо представили себе, как мексиканские войска, ведомые немецкими офицерами, переходят через границу и захватывают их прерии. При упоминании о возможной японской агрессии, подобно фугасной мине, взорвалось Западное побережье США. В течение месяца общественное мнение стало единым. Его выразил Вильсон, который всего три месяца назад говорил, что было бы «преступлением против цивилизации» ввергнуть страну в войну. 2 апреля он заявил, что «справедливость дороже мира», и обратился к конгрессу с призывом любыми средствами добиться торжества справедливости. В своем выступлении перед конгрессом Вильсон сослался на шифртелеграмму Циммермана:

«О том, что немецкое правительство намерено натравить на нас врагов у самого нашею порога, красноречиво свидетельствует перехваченная телеграмма, адресованная немецкому посланнику в Мехико. Мы принимаем этот враждебный вызов... Я рекомендую конгрессу объявить, что проводившийся за последнее время курс имперского правительства Германии в действительности является не чем иным, как настоящей войной против правительства и народа Соединенных Штагов, и официально провозгласить статус воюющей стороны, который был нам навязан таким образом».

Конгресс удовлетворил просьбу президента Вильсона. Вскоре в Европу стали прибывать американские солдаты. Свежие силы молодой нации хлынули в окопы Западного фронта, чтобы спасти обессиленные войска Антанты.

Так прочтение дипломатической шифртелеграммы Германии помогло подтолкнуть Соединенные Штаты к вступлению в Первую мировую войну, что дало Англии и Франции возможность одержать победу над врагом и занять командные высоты в послевоенном мире. Никакая другая криптоаналитическая разработка не имела таких огромных последствий. Никогда, ни до этого, ни после, в результате дешифрования одного секретного сообщения не происходило так много важных событий, влиявших на ход мировой истории.

Шифры и история

Не все криптоаналитики служили исключительно богу войны Марсу. Некоторые из них полностью посвятили свою жизнь музе истории Клио. Эти малоизвестные труженики, чьи успехи принесли пользу всему человечеству, в большинстве своем плодотворно работали в XIX веке. Ведь именно тогда, в поисках неисследованных документов из дипломатической переписки прошлых веков, историки устремились в архивы, двери которых открыли перед ними буржуазно-демократические революции.

К своему огорчению ученые обнаружили, что многие архивные документы были полностью или частично зашифрованы. Причем неизменно оказывалось, что шифрованной была самая интересная их часть. Например, в середине XVI столетия посол Венеции писал домой о своей беседе с королем Франции Генрихом II: «Его величество вдруг повернулся ко мне и, заметно волнуясь, сказал...» Далее шел шифрованный текст.

Некоторые историки, незнакомые с криптоанализом, были склонны считать эти криптограммы непреодолимым препятствием, и относились к ним как к навсегда пропавшим частям архивных документов. Другие рассматривали криптограммы в качестве средства для испытания своих интеллектуальных способностей. К последней категории ученых-историков принадлежал немец Густав Бергенрот.

Бергенрог родился 26 февраля 1813 г. в небольшом городке в Восточной Пруссии. Закончив Кенигсбергский университет и поработав некоторое время на литературном поприще, Бергенрот увлекся историей Англии. Увидев, что имеющихся материалов недостаточно, в возрасте 40 лет Бергенрот отправился в город Симанкас, расположенный в северо-западной части Испании, где находилось громадное хранилище архивных документов. Предварительно от хранителя архива Англии Бергенрот сумел добиться выделения ему стипендии для того, чтобы отыскать, скопировать и оформить в виде отдельного тома документы, хранившиеся в Симанкасе и имевшие отношение к английской истории.

В сентябре 1860 г. Бергенрот приехал в Симанкас и поселился там в гостинице. Один англичанин, посетивший Симанкас, так описал этот город: «Симанкас — это скопление жалких лачуг, наполовину засыпанных песком и пылью.
В городе нет ни одного приличного дома. Дом, в котором живет г-н Бергенрот, имеет два этажа, все стены оштукатурены, а полы выложены кирпичом. Ни в одной комнате не камина, а поскольку зима здесь очень суровая и стены полны дыр, то ничто, кроме очень сильного желания послужить истории, не смогло бы примирить человека с такими большими лишениями».

Более того, Бергенроту пришлось столкнуться с довольно необычными явлениями, которые вряд ли когда-либо еще сопутствовали дешифрованию. Его комната выходила на площадь, всегда заполненную крикливыми извозчиками. На эту площадь часто приходила одна женщина, чей «резкий голос, постоянно исполнявший одну и ту же арию из «Травиаты» и одну испанскую мелодию, и ничего больше», по признанию самого Бергенрота, доводил его «почти до сумасшествия». Более того, служанка Бергенрота регулярно вешала сушить белье на его балконе, а затем «с похвальной решимостью» гладила это белье прямо на письменном столе немецкого ученого.

Но с еще большими затруднениями Бергенрот столкнулся в архиве. Этот архив размещался в старинном замке с зубчатыми стенами, окруженными глубокими рвами с перекинутыми через них подъемными мостами. В.46 комнатах замка хранилось более 100 тысяч мешков, в каждом из которых содержалось от 10 до 100 тысяч документов, а всего их насчитывалось несколько миллионов. Из этого громадного собрания бумаг Бергенроту предстояло отобрать лишь имевшие отношение к теме его исследования. Сначала ему пришлось затратить много сил и времени на то, чтобы научиться разбирать шрифт эпохи Возрождения, поскольку даже хранитель архива иногда не мог его правильно прочесть. Затем из чувства зависти хранитель архива начал умышленно мешать работе Бергенрота, отказывая ему в доступе к имевшимся шифровальным ключам. В таких случаях Бергенроту приходилось искать эти ключи самому.

Картину кропотливого труда Бергенрота по дешифрованию архивных документов можно восстановить на основании его собственных заметок:

«Прежде чем поехать в Испанию, я тщательно подготовился к моей работе.


Я потратил много времени на дешифрование старых испанских документов, обнаруженных в библиотеках Лондона и Парижа...

В Симанкасе... я счел необходимым самым доскональным образом изучить не только испанскую орфографию того периода, но и особенности почерка каждого государственного деятеля, который мог предположительно написать какое-либо из писем. Даже этого было недостаточно. Я должен был изучить склад мышления, любимые слова и выражении каждого государственного деятеля...

Занимаясь переписыванием, я постоянно рассчитывал натолкнуться на слабое место, будучи убежденным в том, что ни один человек не может в течение какого-то длительного времени столь полно скрывать свои мысли и что он каким-либо образом должен выдать себя внимательному наблюдателю... Сотни раз мои усилия были тщетны, но, наконец, я восторжествовал...

Брешь была пробита, и до 3 часов утра следующего дня я вскрыл 83 знака, представлявшие буквы алфавита, и 33 отдельных слога, означавшие слова. Ключ был далеко не полный, но больше не существовало непреодолимых трудностей... Этот шифр является самым трудным и в то же самое время самым важным из всех, так как большая часть непрочитанных сообщений зашифрована этим шифром, а не каким-либо другим...

Могут спросить, заслуживают ли доверия дешифрованные мной сообщения? Я отвечу с полной уверенностью утвердительно. У меня больше, чем у кого-либо другого, имеется оснований утверждать так. После того как я дешифровал эти сообщения, я обнаружил в некоторых случаях, что они являются зашифрованными копиями проектов, написанных открытым текстом. Так у меня появилась возможность сравнить мои дешифровки с подлинниками, и я нашел, что по всем существенным пунктам они идентичны...»

За 10 месяцев Бергенрот превзошел в искусстве дешифрования многих профессиональных криптоаналитиков, вскрыв 19 номенклаторов — в среднем по одному в каждые две недели. К тому же он еще и сам переписывал часть своих бумаг, контролировал работу переписчика, искал документы в архиве и вел отчаянную борьбу с бюрократией.


Заниматься дешифрованием Бергенроту не нравилось. В одном из писем домой он написал: «Ничто, кроме абсолютной необходимости, не заставило бы меня взяться за решение такой задачи, которая, я думаю, является одной из самых трудных, когда-либо взятых на себя человеком». Однако 23 июля 1861 г. Бергенрот смог гордо рапортовать домой: «Все шифрованные сообщения переписаны и дешифрованы, за исключением двух небольших писем, которые я намерен дешифровать в Барселоне или Лондоне. Сейчас я слишком устал для работы, требующей столь большого умственного напряжения, как вскрытие ключей к неизвестному шифру».

В Симанкасе Бергенроту оказывал помощь один странствующий архивариус по имени Поль Фридманн, который собирал для Французской национальной библиотеки коллекцию шифров, применявшихся различными французскими политическими деятелями XVI века. В 1868 г. Фридманн заинтересовался шифрованными сообщениями Джованни Микеля, венецианского посла при дворе английской королевы Марии, сестры и предшественницы Елизаветы I. Никто из архивных работников в Венеции не мог прочесть эти сообщения. Фридманн исследовал переписку Микеля и «вскоре пришел к убеждению, что этот шифр не относится к категории чрезвычайно трудных шифров, что им не всегда пользовались с достаточной осторожностью и что если приложить небольшие усилия, то можно раскрыть смысл переписки».

Фридманн писал, что «переписка Микеля представляет значительную ценность. Она исправит многие ошибки и заполнит многие пробелы в изложении фактов...». Например, до этого историки считали, что будущая королева Англии Елизавета была освобождена из тюрьмы и переведена в Хэмптон-Корт* в июне 1554 г., когда у католички Марии пропала всякая надежда родить ребенка и ей уже не нужно было больше содержать под стражей предполагаемую наследницу-протестантку. Однако письма Микеля, дешифрованные Фридманном, свидетельствуют как раз об обратном. Переезд состоялся не в июне, а в апреле, и это было отнюдь не освобождение. Просто в Хэмптон-Корт в отношении Елизаветы можно было принять более строгие меры безопасности, учитывая рост народного недовольства по поводу намерений посадить на английский трон отпрыска короля Испании Филиппа и Марии.


Так криптоанализ помог уточнить трактовку важного эпизода в биографии Елизаветы.

* Хэмптон-Корт — бывшая королевская резиденция в предместьях Лондона.

В XIX веке вскрытием венецианских дипломатических шифров 300-летней давности занимался также итальянский архивариус Луиджи Пазини. Он пришел на работу в государственный архив в Венеции в 1855 г. в возрасте 20 лет. Благодаря незаурядным криптоаналитическим способностям Пазини достоянием исторической науки стали сообщения шести венецианских послов, написанные под впечатлением таких значительных событий, как первые религиозные войны в Европе.

Другой итальянский архивариус — аббат Доменико Габбриелли — был поистине неиссякаем в своем усердном труде на ниве криптоанализа. Габбриелли вскрыл или восстановил в общей сложности 1755 номенклаторов, относящихся к периоду 1414-1742 гг. Их описание, выполненное аббатом, насчитывает 16 томов.

Однако, несмотря то что во славу богини Клио трудились многие талантливые криптоаналитики, самая известная историческая криптограмма остается до сих пор недешифрованной. Она представляет собой громадную безымянную книгу, называемую самой таинственной рукописью в мире. В 1962 г. торговец книжными раритетами из Нью-Йорка Ганс Краус привлек к ней внимание всего мира, купив за огромную по тем временам сумму.

Сама книга не производит большого впечатления. Ее украшают десятки крошечных женских обнаженных фигурок, астрологических диаграмм и около 400 рисунков растений причудливой формы, раскрашенных в разные цвета. При беглом изучении страниц рукописи глаз улавливает повторение букв и даже слов, иногда с несколько измененными окончаниями.

На первый взгляд кажется, что прочтение текста рукописи, которая по своему виду больше всего напоминает травник*, не представляет никакой проблемы. Знаки в ней сохраняют общую форму букв средневековья. Почерк — ровный, знаки выписаны слитно, словно переписчик копировал понятный ему текст. При этом все выглядит так, будто текст написан если не на известном языке, скрытом от современного глаза незнакомым почерком, то на каком-то ином диалекте, который можно легко установить.


Однако знатоки самых трудных языков заявили, что они не могут понять его, а палеографы признали, что данный рукописный шрифт им неизвестен.

* Травник — книга, в которой перечисляются растения с целебными свойствами и даются рецепты приготовления из них лекарств.

Криптоаналитики установили, что частота повторяемости знаков в рукописи примерно соответствует шифру обычной одноалфавитной замены. Но они торжествовали недолго, считая, что прочесть рукопись проще, чем найти решение для любой из помещаемых в газетах криптоаналитических головоломок. Все их отчаянные попытки перевести текст рукописи на любой человеческий язык полностью провалились.

Тайна окутывает рукопись с самого первого упоминания о ней в истории. Оно датируется 19 августа 1666 г., когда ректор Пражского университета Иоганнес Марчи послал рукопись своему бывшему учителю Атанасиусу Кирчеру, самому известному в то время иезуитскому ученому, за три года до этого издавшему книгу по криптографии. В сопроводительном письме, приложенном к рукописи, Марчи напомнил, что ее бывший владелец когда-то посылал Кирчеру часть текста рукописи для возможного прочтения. Этому занятию ее владелец «посвятил неослабевающие усилия... и только с его смертью работа прекратилась. Его усилия были тщетны... Примите эту рукопись в том виде, как она есть, как выражение, возможно и запоздалое, моей любви к вам; сокрушите все преграды, если они встретятся на вашем неизменно успешном пути...». Преграды, несомненно, встретились, но Кирчер, который никогда не упускал случая похвастаться своими успехами, скорее всего, так и не преодолел их, ибо его молчание говорит само за себя.

Марчи написал Кирчеру, что рукопись была куплена императором Священной Римской империи Рудольфом II. Тот факт, что она хранилась при его дворе в Праге, был позднее подтвержден, когда на полях одной страницы обнаружили автограф одного известного богемского ученого, который был любимцем Рудольфа. Марчи также выразил уверенность, что автором рукописи был английский францисканский монах Роджер Бэкон*, который жил приблизительно с 1214-го по 1294 г.



* Не путать с английским философом Фрэнсисом Бэконом.

Следующее упоминание о таинственной рукописи относится к 1912 г., когда американский торговец редкими книгами Уилфред Войнич купил ее в Италии у монахов одной иезуитской школы. Горя желанием прочитать рукопись, Войнич щедро снабжал фотокопиями каждого, кто брался ее дешифровать. А пытались очень многие.

Ботаники считали, что надо лишь установить, что за растения нарисованы на полях страниц, и допустить, что их названия фигурируют в тексте. Однако большая часть флоры оказалась воображаемой. Астрономы опознали в астрологических диаграммах некоторые звезды, но все равно не смогли добиться успеха. Филологи опробовали методы, применявшиеся для восстановления забытых языков. Безуспешно. Криптоаналитики (в их числе был Джон Мэнли) нашли, что рукопись стойко противостоит всем испытанным способам дешифрования.

В 1919 г. некоторые из репродукций рукописи Войнича попали к профессору философии Пенсильванского университета Ромэну Ньюбоулду. Ньюбоулд, которому недавно исполнилось 54 года, имел широкие интересы, многим из которых был свойствен элемент таинственности. В иероглифах текста рукописи Ньюбоулд углядел микроскопические значки стенографического письма и приступил к дешифрованию, переводя их в буквы латинского алфавита. В результате получился вторичный текст с использованием 17 различных букв. Затем Ньюбоулд удвоил все буквы в словах, кроме первой и последней, и подверг специальной замене слова, содержавшие одну из букв «а», «с», «m», «n», «о», «q», «t», «u». В полученном в результате тексте Ньюбоулд заменил пары букв одной буквой по правилу, которое он так никогда и не обнародовал. При этом, ввиду фонетического сходства, Ньюбоулд рассматривал некоторые буквы текста как эквивалентные. Наконец, Ньюбоулд произвел анаграммирование* букв, чтобы выписать окончательный открытый текст на латинском языке.

* При анаграммировании осуществляется перестановка букв одного слова, с тем чтобы получить из них другое.



В апреле 1921 г. Ньюбоулд огласил предварительные результаты своей работы перед ученой аудиторией. Эти результаты характеризовали Роджера Бэкона как самого великого ученого всех времен и народов. Согласно Ньюбоулду, в большой туманности в созвездии Андромеды Бэкон опознал галактику, имеющую форму спирали, а также установил строение биологических клеток и их ядер. По Ньюбоулду, Бэкон фактически создал микроскоп с телескопом и с их помощью сделал многие открытия, предвосхитившие находки ученых в XX веке. Ньюбоулд утверждал, что его решение не может быть субъективным, так как он «не знал тогда*, что какая-либо туманность будет обнаружена в определенном таким образом районе».

* Во время вскрытия шифра.

Доклад Ньюбоулда произвел сенсацию в мире науки. Многие ученые, хотя и отказались высказать мнение об обоснованности примененных Ньюбоулдом методов преобразования текста рукописи, считая себя некомпетентными в криптоанализе, с готовностью согласились с полученными результатами. Один знаменитый физиолог даже заявил, что некоторые из рисунков рукописи, вероятно, изображают эпителиальные клетки, увеличенные в 75 раз. Широкая публика была очарована. Этому событию посвящались целые воскресные приложения к солидным газетам. Одна бедная женщина прошла сотни километров, чтобы попросить Ньюбоулда с помощью формул Бэкона выгнать злых духов-искусителей, которые овладели ею.

Через некоторое время всеобщее возбуждение спало. Ньюбоулд продолжил свою работу над рукописью. В 1926 г. он умер. Рабочие записки и главы для книги, которую Ньюбоулд собирался издать, были тщательно отредактированы и подготовлены к печати его другом Роланом Кентом. В 1928 г. они были изданы под названием «Шифр Роджера Бэкона». Американские и английские историки, занимавшиеся изучением средних веков, отнеслись к этой работе более чем сдержанно.

В 1931 г. Мэнли, подробно изучивший метод Ньюбоулда, пришел к выводу, что этот метод «вызывает возражения такого серьезного характера, что нельзя согласиться с его результатами».


В статье объемом в 47 страниц Мэнли указал, что бездоказательная система Ньюбоулда допускает слишком много различных трактовок. Поэтому шифровальщик никогда не сможет быть уверен, что его сообщение будет расшифровано правильно. Главная причина этой неопределенности кроется в процессе анаграммирования, поскольку с увеличением числа букв количество возможных анаграмм возрастает в геометрической прогрессии.

Мэнли также показал, что микроскопические значки стенографического письма являются не чем иным, как густыми чернилами, расползшимися на грубой поверхности пергаментной бумаги. Наконец, он раскритиковал отрывки открытого текста, полученные Ньюбоулдом, заявив, что они «содержат предположения и утверждения, которые не могли исходить от Бэкона или какого-либо другого ученого XIII столетия».

Никто не сомневался в честности Ньюбоулда. По словам Мэнли, Ньюбоулд просто пал жертвой «своего собственного энтузиазма и своего научного и изобретательного подсознания». Сенсационный крах теории Ньюбоулда не отпугнул других ученых от попыток дешифровать рукопись, хотя он и заставил их быть более осторожными при публикации своих открытий. Но не всех.

В 1943 г. адвокат одной нью-йоркской фирмы Джеймс Филине обнародовал отрывок открытого текста рукописи, который он якобы сумел получить. В переводе с латинского этот отрывок звучит так: «Превращенные в женщин, после того как они были сделаны женщинами, нажимают вперед; те, кто нажимает, увлажнены; у них раздуты вены; они лопнут; они уменьшились». Комментарии излишни.

Два года спустя авторитетный специалист по раковым заболеваниям доктор Леонелл Стронг пришел к выводу, что рукопись Войнича принадлежит перу Энтони Эскэма, английского ученого XVI века, автора известного травника. Стронг предал гласности текст формулы противозачаточного средства, якобы извлеченный им из рукописи посредством «двойной обратной системы арифметических прогрессий множественного алфавита», под которой он, по-видимому, подразумевал некую форму многоалфавитной замены.


Противозачаточное средство действует на самом деле, и всякий, кто хочет испытать его, может это сделать, так как Стронг опубликовал его формулу. Однако он счел нецелесообразным поступить точно так же со своим методом криптоанализа, и поэтому истинность этого метода проверить невозможно. Что касается самого опубликованного Стронгом текста, против него были выдвинуты убедительные аргументы лингвистического характера, а появление формулы противозачаточного средства было объяснено подсознательной осведомленностью ученого.

С тех пор предпринималось еще много попыток дешифрования рукописи, результаты которых не публиковались, так как в конце концов все авторы честно признались в своей неудаче. Рукопись стала еще более таинственной, поскольку было обнаружено, что ее слова и группы слов повторяются чаще, чем в обычном языке. Уже один этот факт отличает рукопись от любых других криптограмм, поскольку все известные шифры стремятся избавиться от повторений, а не учащать их.

Одна из правдоподобных гипотез была выдвинута в 1944 г. и состоит в том, что рукопись представляет собой текст на каком-то искусственном, условном языке, в котором все сущее в природе разделено на категории, каждой категории придан ее основной знак, а подклассы определяются дополнительными значками, присоединяющимися к первому. Вполне очевидно, что в любом тексте на таком языке должны неоднократно повторяться корни слов, в то время как суффиксы видоизменяются — это явление очень характерно для рукописи Войнича.

Другим объяснением обилия повторений может служить предположение о том, что оно отражает многочисленные повторы фармацевтических формул, которые, несомненно, должны встречаться в любом травнике или медицинском трактате.

Однако люди раскрыли куда более глубокие тайны. Почему же никто не разгадал эту? По мнению Мэнли, причина заключается в том, что «попытки дешифрования до сих пор предпринимались на основе ложных предположений. Мы фактически не знаем, когда и где была написана рукопись, какой язык лежит в основе зашифрования.


Когда будут выработаны правильные гипотезы, шифр, возможно, предстанет таким же простым и легким...».

Ну а может быть, это просто чудовищная фальсификация, подобно «кардиффскому гиганту»* или «пилтдаунскому человеку»**? Никто из изучавших рукопись Войнича так не думает. И для подобного вывода у них были серьезные основания.

* «Кардиффский гигант» — грубо выполненная статуя человека из гипса высотой более 3 м, тайно закопанная недалеко от города Кардиффа в штате Нью-Йорк и «найденная» в 1869 г.

** «Пилтдаунский человек» — доисторический человек, предположение о существовании которого было сделано на основе фрагментов скелетов, найденных в Англии в селении Пилтдаун в 1911 г.; в 1953 г. установлено, что находка являлась фальсификацией.

Войнич умер в 1930 г. Его жена Этель* хранила рукопись в течение 30 лет вплоть до своей смерти в 1960 г. Душеприказчик Этель Войнич продал рукопись книготорговцу Краусу. Мнения по поводу ее ценности в наше время расходятся. Некоторые считают, что эта рукопись содержит информацию, которая могла бы дать новые сведения об истории человечества. «Когда кто-нибудь сможет ее прочитать, — заявил Краус после оформления сделки, — эта книга будет стоить миллион долларов». Другие думают иначе. Они оспаривают ее принадлежность перу Бэкона, отмечая, что рукопись больше похожа на работу XVI века, а также считают, что она не содержит ничего нового, что это, в конце концов, всего лишь разновидность причудливого травника.

* Войнич Этель — английская писательница, автор романа «Овод» (1897 г).

С тех пор книга мирно лежит в своем ящике в темном подвале Крауса, являясь, возможно, бомбой замедленного действия для истории науки и ожидая человека, который сможет объяснить эту самую загадочную рукопись в мире.

В дебрях тоталитарных джунглей

Как и в любой другой стране с диктаторским режимом, высокопоставленные лица гитлеровской Германии укрепляли свои позиции, создавая атрибуты личной власти. Эту власть можно было упрочить еще больше, располагая сведениями, полученными с помощью криптоанализа.

Еще в начале 1919 г. в немецком министерстве иностранных дел была создана собственная криптоаналитическая спецслужба — так называемое отделение «Z». Ее возглавил 32-летний капитан армейской службы радиоперехвата Курт Зелхов. Первоначально отделение «Z» было укомплектовано в основном специалистами, с которыми Зелхов свел знакомство еще во время Первой мировой войны. Однако после прихода Гитлера к власти в 1933 г. оно начало неуклонно расширяться. К 1939 г. криптоаналитиков в отделении «Z» было уже столько, что они разделились на две группы в соответствии со специализацией. Первая занималась шифрами, причем по составу и профессиональным склонностям у этой группы обнаружился математический уклон. Вторая дала лингвистический крен и взяла под свою «опеку» вскрытие кодов. Эти группы возглавили три старших криптоаналитика отделения «Z»: Шауффлер, преподававший до Первой мировой войны в школе, и Пашке, уроженец Санкт-Петербурга, совместно руководили лингвистической группой, так как она была очень велика, а Кунце, прослуживший всю войну кавалеристом, верховодил математиками.

Все трое были профессионалами высокого класса. Шауффлер — специалист по восточным языкам с хорошей математической подготовкой, криптоаналитик с уклоном в теоретические исследования. Пашке — прирожденный лингвист, целиком посвятивший себя криптоанализу. Кунце — доктор математики Гейдельбергского университета. Все они начали профессионально заниматься криптоанализом еще до создания отделения «Z», но послужной список Кунце был самым впечатляющим. На его счету — вскрытие нескольких английских шифров и французского дипломатического кода в 20-х годах, а также двух японских машинных шифров, известных американским криптоаналитикам под условным названием «оранжевый» и «красный».

С началом Второй мировой войны набор в отделение «Z» осуществлялся в «пожарном» порядке. Там позарез были нужны специалисты-криптоаналитики, и поэтому приходилось делать исключения для людей «неарийского» происхождения. К примеру, Людвиг Дойбнер читал для немцев русские военные шифртелеграммы во время Первой мировой, а при нацистах за свои успехи в дешифровании был отмечен званием «почетного арийца». Его сына Оттфрида, наполовину еврея, в память о заслугах отца взяли на работу в отделение «Z» — читать итальянскую шифрованную переписку.

Значительную помощь немецким криптоаналитикам из отделения «Z» оказывала информационная группа, которую возглавлял пастор Цигенрюкер. Эта группа собирала данные из радиопередач, меморандумов министерств иностранных дел, зарубежных газет и материалов отделения «Z». Она могла дать криптоаналитикам точный ответ на такой сложный вопрос: «Кто, начинающийся на А, беседовал с кем-то оканчивающимся на Б, в пункте с названием, похожим на В, в последний четверг?», что оказывало им неоценимую помощь в работе по вскрытию шифров.

Большую стимулирующую роль в отделении «Z» играли денежные вознаграждения за знание иностранных языков. Их величина зависела от трудности языка. Ничего не платили там только за английский и французский, так как считалось, что в любом случае квалифицированный криптоаналитик без их знания обойтись не мог. Дешифровальщикам приходилось каждые четыре года сдавать экзамен по языку, чтобы подтвердить свое владение им. Перед каждой сдачей они освежали свои знания в берлинской школе иностранных языков. В отделении «Z» были специалисты по языку каждой страны, достаточно большой, чтобы содержать за границей свой дипломатический корпус.

Вскрытие шифров в общей сложности 34 стран мира, включая Англию, США и Францию, говорило о том, что криптоаналитики отделения «Z» работали не впустую. Дешифрованные в отделении «Z» и отпечатанные на машинке материалы поступали к Зелхову, который затем отправлял их дальше наверх — министру иностранных дел Риббентропу.


А тот выбирал информацию для ознакомления с ней Гитлера. Однако последний не всегда оценивал ее по достоинству. Например, это произошло с текстом одного пространного сообщения, содержавшего важную информацию о положении в сельском хозяйстве СССР, состояние дел в котором не могло не сказаться на военном потенциале Советского государства. Гитлер начертал на нем резолюцию: «Этого не может быть». Он предпочитал свои собственные выдумки и пропаганду нелицеприятной правде.

Отделение «Z» отличилось и тем, что внесло посильный вклад в развязывание Германией Второй мировой войны. В последний день мирной жизни шведский бизнесмен Далерус встретился с Риббентропом в Берлине. Далерус давно и безуспешно пытался предотвратить надвигавшуюся войну, совершая перелеты между Англией и Германией в качестве неофициального посредника. Когда Далерус и Риббентроп обсуждали сложившуюся обстановку, в кабинет Риббентропа вошел его адъютант и вручил ему красный конверт, применявшийся в особо срочных случаях государственной важности. Прочитав содержание переданного ему сообщения, Риббентроп заявил, что располагает доказательствами саботажа со стороны поляков любого шага в направлении мирного урегулирования. В руках у него был открытый текст шифртелеграммы польского правительства своему послу в Берлине. Криптоаналитики из отделения «Z», вскрывшие польский дипломатический код, прочли шифртелеграмму и сделали перевод прочитанного с польского на немецкий язык. Весь процесс от перехвата шифртелеграммы до вручения перевода ее открытого текста Риббентропу потребовал меньше часа.

В конце шифртелеграммы стояло специальное предписание польскому послу: «Ни при каких обстоятельствах не вступайте в настоящие переговоры». Риббентроп собственноручно снял копию с перевода и вручил Далерусу для передачи английскому послу. Он добавил, что Англия должна узнать от Германии, насколько вероломны поляки, хотя бы и ценою риска лишиться полезного источника информации. Конечно, не вероломство поляков, мнимое или действительное, было настоящей причиной для начатой на следующий день мировой войны.


Оно послужило лишь предлогом для нее. Дешифрованная польская телеграмма просто продемонстрировала точность и эффективность одного из главных орудий шпионажа Германии в момент развязывания ею очередной мировой войны.

Отделение «Z» успешно читало шифрпереписку не только противников Германии, но и ее союзников. В начале 1941 г. сложилась весьма деликатная ситуация. 4 февраля немецкий посол в Турции сообщил, что через иракского посланника в Анкаре ему стало известно о знании англичанами намерений итальянцев, так как в Англии вскрыли итальянский шифр. Начальник одного из отделов МИД Германии Верманн дал отделению «Z» задание разобраться. В конце марта Зелхов доложил, что итальянцы пользуются тремя группами шифров: первая вскрывалась криптоаналитиками отделения «Z» легко, а вторая и третья — труднее. Англичане вскрыли шифр, относившийся ко второй группе. Им как раз и закрывалась итальянская дипломатическая линия связи Багдад-Рим.

Верманн предложил несколько способов уведомить итальянцев. Например, сказать, что информация из Анкары побудила немцев попытаться дешифровать шифртелеграмму из линии связи Багдад-Рим, и их усилия не пропали даром. К своему удивлению, немцы обнаружили, что даже после деликатного уведомления итальянцев о слабости их шифра те даже не удосужились его сменить. Однако дело было не в чрезмерной деликатности немецкого уведомления и уж отнюдь не в тупости или безответственности итальянцев. Министр иностранных дел Италии граф Чиано после того, как узнал, что немцы читают шифртелеграммы вверенного его заботам министерства, записал в своем дневнике: «Хорошо, что стало известно об этом. В будущем они будут читать то, о чем захочу, чтобы они знали».

Отделение «Z» было не единственным криптоаналитическим подразделением в гитлеровской Германии. В 1933 г., через несколько недель после того, как Гитлер назначил Геринга министром авиации, бывший самолетный ас создал в министерстве авиации специальный отдел из восьми человек для осуществления как можно более широкого перехвата.


Геринг назвал его Исследовательским отделом, но исследования этот отдел вел весьма своеобразные. Он подслушивал телефонные разговоры, перлюстрировал письма и дешифровывал криптограммы. В 1934 г. Исследовательский отдел сделал как раз то, что Геринг ожидал от него: снабдил информацией, которая помогла завоевать доверие Гитлера в битве за власть между его ближайшими соратниками — гомосексуалистом Ремом, с одной стороны, и Герингом с Гиммлером, с другой. Рем был убит, и вскоре его участь разделил глава Исследовательского отдела за то, что делал свою работу слишком хорошо и знал в результате чрезмерно много.

В 1939 г. все партийные и правительственные полицейские организации Германии, за исключением Исследовательского отдела, были слиты в одну — Главное управление имперской безопасности. Его VI управление имело своей задачей поставлять секретную информацию о других странах. Первоначально оно сконцентрировало внимание на более традиционных методах их сбора. Но вот после аншлюса* один молодой сотрудник VI управления обнаружил в архивах австрийской секретной службы интереснейшие документы по криптоанализу. Эта находка напомнила Вильгельму Хеттлю, другому молодому сотруднику этого управления, о славных делах австро-венгерских криптоаналитиков в Первую мировую войну. Узнав, что генерал Фигль, бывший глава австрийской дешифровальной службы, в 1938 г. был арестован и содержится в тюрьме, Хеттль добился от начальника VI управления освобождения Фигля и назначения его преподавателем криптоанализа на специально оборудованную для занятий виллу в Берлине. Здесь Фигль передавал свой опыт новому поколению немецких криптоаналитиков.

* Аншлюс — аннексия Австрии Германией в 1938 г.

Однако подготовка криптоаналитических кадров требовала времени, а пока информация, полученная путем дешифрования, поступала в VI управление из других источников. Однажды его сотрудникам каким-то образом удалось достать испанский код, который потом использовался для чтения шифрперехвата. Кое-что само плыло в руки.


Во время хирургической операции в одном из берлинских госпиталей пациент под наркозом вдруг заговорил о необходимости сменить шифр и несколько раз выкрикнул: «Почему Москва не отвечает?» Врач-хирург поспешил в компетентные органы и сообщил о случившемся. Обнаруженная в результате вражеская агентура насчитывала в общей сложности шестнадцать человек, включая и свежепрооперированного радиста. Вскоре после этого пришла еще одна удача: глава японской шпионской сети в Европе предложил продать оптом действующие коды югославского генерального штаба, а также дипломатических служб Бразилии, Ватикана, Португалии и Турции. Предложение было немедленно принято.

С необходимостью применять в своей деятельности криптоаналитические методы Шелленберг, которому в начале 40-х годов было суждено возглавить VI управление, впервые столкнулся еще в 1938 г., когда во время аншлюса ему пришлось выполнять задание по аресту начальника разведывательного отдела австрийского генерального штаба полковника Ронге. При просмотре документов, захваченных во время ареста Ронге, по свидетельству самого Шелленберга, «для получения интересных результатов пришлось прибегнуть к помощи дешифровщиков»

В июле 1940 г. в Мадриде Шелленберг имел возможность ознакомиться с работой военного сектора посольства Германии, который включал сотни служащих, образуя одно из самых крупных немецких шпионских подразделений за границей. Они размещались в посольском здании и активно занимались дешифрованием перехваченных сообщений, пользуясь исключительно благоприятным географическим положением Испании для осуществления перехвата с ее территории. В результате Шелленберг пришел к однозначному выводу о том, что для повышения эффективности операций VI управления требуется, во-первых, установление контроля над всей системой почтово-телеграфной связи Германии с заграницей, а во-вторых, превращение криптоанализа в одно из главных орудий шпионажа и контршпионажа.

Но это предстояло воплотить в жизнь в будущем. А пока в том, что касалось данных, получаемых с помощью криптоанализа, VI управление продолжало зависеть от Абвера* и Исследовательского отдела Геринга.


Например, осенью 1941 г. Шелленберг, ставший к тому времени заместителем начальника VI управления, вынужден был обратиться с просьбой к Гейдриху, возглавлявшему тогда Главное управление имперской безопасности, войти в контакт как с Абвером, так и с Исследовательским отделом, чтобы те нацелили свои средства перехвата на переписку вишистской Франции с Белградом для получения необходимой Шелленбергу информации.

* Абвер — военная шпионская организация гитлеровской Германии.

Гиммлеру давно не нравилась такая зависимость. В марте 1942 г. он послал Шелленберга в загородный дом Геринга, чтобы убедить последнего включить Исследовательский отдел в состав VI управления. Геринг встретил Шелленберга в римской тоге, сандалиях и с маршальским жезлом в руке. Выслушав посланника Гиммлера, он сказал неопределенно: «Хорошо, я поговорю с Гиммлером». После этого разговора ничего не изменилось. Только в 1944 г. Геринг наконец согласился передать свой Исследовательский отдел в подчинение Гиммлеру, включив его в систему Главного управления имперской безопасности. Соответствующие проекты распоряжений и указов о переводе уже были ими оговорены в совместных беседах. Не за горами был момент, когда Гиммлер и Геринг должны были поставить свои окончательные подписи под этими документами. Но так как речь в них шла о реорганизации сложного и обширного аппарата, насчитывавшего несколько тысяч человек, Шелленберг не стал настаивать па скором принятии окончательного решения. «Тысячелетний рейх» уже агонизировал, у его заправил были другие неотложные дела, и практического воплощения план включения Исследовательского отдела в состав VI управления так и не получил.

Став начальником VI управления, Шелленберг тут же создал хорошо финансируемый отдел для проведения исследований в области средств секретной связи. Однако новый отдел не оправдал возлагавшихся на него надежд. Количество информации, добываемой им с помощью криптоанализа было небольшим, и Шелленберг продолжал получать ее преимущественно извне.



Начиная с 1942 г. через каждые три недели глава VI управления регулярно давал у себя дома званые обеды. На них руководители дешифровальных спецслужб — из министерства обороны, из министерства почт, которое вело дешифрование трансатлантических телефонных разговоров, и из Исследовательского отдела — обсуждали последние достижения в области криптоанализа и помогали друг другу советом в решении стоявших перед ними проблем. Представителя отделения «Z» на этих совещаниях у Шелленберга не было, что отражало личную неприязнь и борьбу за власть между Гиммлером с Герингом, с одной стороны, и Риббентропом, с другой.

Шелленбергу принадлежат слова беспримерного выражения благодарности криптоаналитикам от «рыцаря плаща и кинжала»: «Именно сотрудничество и интерес, проявляемые со стороны этих людей ко мне лично, сделали возможным достижение большей части моих успехов в операциях секретной службы».

Шелленберг оплатил часть этой щедрой помощи результатами одной из самых крупных шпионских операций Второй мировой войны, которая получила название «Цицерон». Камердинер английского посла в Анкаре снял восковые отпечатки с ключей к сейфу, где посол хранил секретные документы, которые любил просматривать до поздней ночи. Документы представляли собой, главным образом, открытые тексты шифртелеграмм с пометками о месте и времени зашифрования. Вместо отделения «Z», которое по логике вещей должно было получить их в первую очередь, Шелленберг передал эти тексты своим друзьям из военных дешифровальных подразделений с просьбой незамедлительно заняться вскрытием английского шифра на основе документов, приобретенных у «Цицерона». Лучшие криптоаналитики несколько недель подряд бились над этим шифром, пока им не удалось разгадать его часть, что позволило узнать лишь малозначительные технические подробности передачи шифртелеграмм из Лондона в английское посольство в Анкаре. Лишь после того, как военные специалисты по криптоанализу потерпели неудачу, с английскими телеграммами ознакомили Кунце и Пашке, но задача вскрытия дипломатического шифра Англии на линии связи Анкара — Лондон не вызвала большого энтузиазма и у них.


Дело в том, что англичане перешифровывали свои наиболее важные телеграммы при помощи одноразовых блокнотов, а это делало их чтение маловероятным событием. Операция «Цицерон», явившаяся полным успехом в области агентурного шпионажа Германии, стала не менее полным провалом немецких криптоаналитиков.

В Германии, еще задолго до создания Главного управления имперской безопасности, вопросами шпионажа занимался Абвер. До Второй мировой войны у Абвера не было своей собственной дешифровальной службы. Являясь частью Вермахта, он зависел от военных дешифровальных органов. Органов было четыре: один в верховном главнокомандовании для всех вооруженных сил в целом и по одному в каждом из главнокомандований армии, ВМС и ВВС.

С ростом военной активности росли не только вооруженные силы, но и их дешифровальные органы. По размерам, но не обязательно по эффективности. Сказывалось отсутствие достаточного числа квалифицированных специалистов в этой трудной области, чтобы удовлетворить все потребности. Одних военных дешифровальщиков перебросили для укрепления Исследовательского отдела Геринга, других — в так называемую «Озерную службу» министерства пропаганды, которая занималась перехватом зарубежных передач новостей и поставляла материал для борьбы с пропагандой противника. К середине 1938 г. в немецких дешифровальных службах сотрудников было в восемнадцать раз больше, чем за семь лет до этого, но эффективность их работы явно не соответствовала количественному росту.

Немецкий дешифровальный орган, оказавший наибольшее влияние на ход войны, был самым малочисленным и наименее известным среди аналогичных ему спецслужб. Он подчинялся главному командованию ВМС Германии. Командующий немецким военным флотом адмирал Дениц называл его «Службой наблюдения».

«Служба наблюдения» поддерживала слабый контакт с другими дешифровальными спецслужбами. Тем не менее ее успехи зачастую оказывались более значительными.

Созданная в начале 20-х годов, «Служба наблюдения» через два десятилетия сумела раскрыть некоторые из наиболее секретных шифров английского Адмиралтейства.


Это давало возможность немецким подводным лодкам уклоняться от опасных столкновений с флотом Англии, а тяжелым немецким кораблям — избегать случайных встреч с более сильным противником. Только за три месяца 1940 г. благодаря использованию информации от «Службы наблюдения» были потоплены сразу шесть английских подводных лодок.

Данные, полученные «Службой наблюдения», оказали неоценимую и решающую помощь в осуществлении плана оккупации Норвегии. Самая существенная трудность в его реализации состояла в обеспечении безопасного передвижения слабо вооруженных военных транспортов из Германии в Норвегию без помех со стороны мощного английского флота. Узнав от «Службы наблюдения» о военной операции англичан по блокированию поставок железной руды в Германию, немецкий флот нанес отвлекающий удар по участвовавшим в ней английским кораблям. Для их защиты Англия выслала туда остальную часть своих военных кораблей, что позволило немецким транспортам спокойно достичь берегов Норвегии, не боясь крупных морских атак противника.

«Служба наблюдения» продолжала читать шифрованную переписку английского Адмиралтейства и в критическое лето 1940 г., когда Гитлер готовился к операции «Морской лев» — вторжению в Англию. Шпионские данные, полученные в результате криптоанализа, с самого начала Второй мировой войны использовались немцами для оперативного планирования, и главное командование ВМС Германии стало в значительной мере зависеть от них. Но 20 августа, когда Англия уже напрягала все силы, ее Адмиралтейство, догадавшись, наконец, о дешифровании немцами своих шифртелеграмм, сменило шифры.

Главное командование ВМС Германии сразу «оглохло». Один шпионаж с воздуха не мог дать немцам достаточных сведений. Немецкие суда больше не могли по своему усмотрению наносить удары по более крупным английским силам или избегать встречи с ними. Английская военно-морская мощь быстро достигла своего нормального уровня. Главное командование ВМС Германии, никогда не питавшее особо теплых чувств к операции «Морской лев», охладело к ней еще больше.


В последующем Гитлер отложил операцию по высадке немецких войск в Англии на неопределенный срок, а значит, навсегда.

Не раз «Служба наблюдения» давала в руки командиров немецких подводных лодок такие сведения, которые ставили их на грань победы. В 1941 г. она читала шифртелеграммы командующего английскими ВМС на западных подходах к Британским островам, адресованные караванам судов, в которых давались указания, как им миновать опасные зоны на подходе к родным берегам. Располагая такой информацией, командование немецкими подводными лодками дислоцировало их с максимальным эффектом.

В январе и феврале 1943 г. «Служба наблюдения» овладела навыками вскрытия английских военно-морских шифрсистем настолько хорошо, что читала даже английский «Доклад о местонахождении немецких подводных лодок», который регулярно передавался в зашифрованном виде по радио командирам караванов, находившихся в море, и в котором сообщались известное и предполагаемое нахождение немецких субмарин. Дениц писал в своем дневнике, что эти «Доклады о местонахождении» имели огромное значение для успешного определения, какими возможностями обладал противник в отношении обнаружения немецких подводных лодок и с какой степенью точности он делал это.

Следующий месяц — март 1943 г. — стал кульминацией битвы за Атлантику. Этот один из самых напряженных моментов Второй мировой войны, когда жизненно важный для Англии морской путь между Старым и Новым Светом был почти полностью перерезан немецким подводным флотом, явился прямым следствием ряда успехов в криптоаналитической работе «Службы наблюдения». Позже штаб английских ВМС констатировал, что «немцы никогда не подходили так близко к полному нарушению коммуникаций между Старым и Новым Светом, как в эти первые 20 дней марта 1943 г.».

Однако ожесточенные сражения Второй мировой войны разворачивались не только в Атлантике или в Европе, но и на далеком африканском континенте.

Американский военный атташе в Каире имел гораздо больше возможностей наблюдать за военными действиями, чем его коллеги в Москве.


Полковник Боннер Феллерс, кадровый военный, был назначен на эту должность в октябре 1940 г. Он без устали разъезжал по местным боевым фронтам, изучал тактику и проблемы ведения войны в пустыне. Англичане доверяли ему некоторые из своих не слишком важных секретов, надеясь, что это приведет к улучшению американского снаряжения, поставлявшегося им по ленд-лизу. Феллерс переваривал эту информацию и отправлял ее в Вашингтон в виде объемистых и подробных сообщений. Он писал об английских войсках, их задачах, возможностях и эффективности. Говорил об ожидавшихся подкреплениях и о кораблях со снабжением, которые уже прибыли. Анализировал различные тактические шаги, которые обсуждали с ним англичане, и даже сообщал о планах местных военных операций. И когда его материалы передавались на родину по радио, у них всегда был еще один верный слушатель — Германия. Перехваченные ею шифртелеграммы Феллерса после дешифрования шли прямиком на стол генералу Роммелю, командующему немецким корпусом в Северной Африке. Тот мог оценить их по достоинству.

Полученная через Феллерса информация давала Роммелю гораздо более широкую и четкую картину намерений противника, чем та, которую имел перед собой любой другой немецкий военачальник в течение всей войны. Телеграммы Феллерса представляли собой наиболее заметные кубики той богатой подробностями информационной мозаики, которая была в распоряжении Роммеля и которая помогла ему заслужить прозвище «лис пустыни».

Предупрежденные Феллерсом о планируемой операции английских диверсионных частей по нападению на девять немецких аэродромов, немцы устроили напавшим на них отрядам английских коммандос кровавую резню. Тщательно подготовленная операция провалилась. А на следующий день немецкие самолеты, счастливо избежавшие уничтожения, провели мощные атаки против английского конвоя, шедшего из Александрии на Мальту, потопив три эсминца и два торговых судна. Конвой повернул обратно. Как следствие, подходы с востока к Мальте, служившей базой для английских кораблей, подводных лодок и самолетов, которые наносили удары по конвоям Германии, подвозившим снабжение Роммелю, оказались закрытыми, и ни один англо-американский конвой больше не пытался пройти этим путем.


А линии снабжения Роммеля продолжали беспрепятственно действовать.

Стратегическую информацию из телеграмм Феллерса дополняли тактические шпионские данные, которые добывала для Роммеля рота под командованием капитана Зеебома. Она записывала все переговоры, при помощи пеленгации определяла концентрацию войск и танков противника, узнавала дислокацию и наименование частей, изучала английские шифртелеграммы с целью дешифрования. Однако 10 июня 1942 г. рота Зеебома оказалась на пути танкового удара англичан, сам Зеебом был убит, большая часть его роты уничтожена или взята в плен, многие ее архивы попали в руки англичан. Таким образом, Роммель потерял «микроскоп», дававший ему возможность тщательно изучать позиции противника.

Примерно в это же время Роммель лишился и своего «телескопа». Помимо немцев, шифрпереписку Феллерса начали читать англичане. После недели изучения пространных и полных пессимизма посланий американского атташе они уведомили американцев о возможном попадании информации Феллерса в руки противника и о его позиции, несовместимой с должностью. Самому Феллерсу ничего сказано не было, но его вскоре отозвали в Вашингтон. Позднее, в том же году, Феллерс был награжден медалью «За выдающиеся заслуги» за свою работу в качестве атташе. В представлении к награде говоритесь: «Его сообщения военному министерству были образцом точности и честности». Лучше не скажешь. Под этим мог бы подписаться и Роммель.

Новый американский военный атташе в Каире сменил шифр, который выдержал все попытки немцев его раскрыть. Роммель оказался отрезанным от стратегической информации, которой так долго пользовался. Осенью 1942 г. его корпус был разгромлен.

---

---